…ледяные брызги обжигают.
Со скалы падает ручей. За обочиной обрыв. Далеко внизу, сглаживая камни, извивается река.
К зиме наледь перекроет дорогу.
Встречных машин много – попутных нет. Нам уступают – мы поднимаемся. Мой спутник в знак благодарности поднимает руку.
Останавливаемся на перевале.
Белыми пятнами по склонам перетекают отары овец. Они – на зимние пастбища.
Здесь тяжело дышать. Мы на вершине. До места еще часа полтора, но спускаться быстрее.
Продолжаем путь.
Мой приют в конце долины. На склоне горы.
Провожатый говорит, что в соседнем ущелье кто-то еще остается, но точно не знает. Он объясняет, как выжить зимой. А уверенности в его голосе нет.
В небе парит орел.
…второго не видно.
Навстречу бегут собаки. Я бросаю хлеб – они с жадностью его глотают.
Поднимаем в дом мои пожитки, запасы еды… и патефон, купленный перед отъездом. Вечерами буду слушать романсы. И смотреть на закат.
…пить чай с кизиловым вареньем.
Моему спутнику время уходить. Он показывает в сторону реки – за перевалом Незабудок ближайшее жилище… и прощается.
Разожгу камин. Скоро стемнеет.
Дом сложен из камня. Просторная комната. Небольшие окна. Пол тоже каменный. Пора обживаться. До поздней весны это мое пристанище.
Пока выпадет снег, придется носить воду с реки.
Кровать поставлю перед камином – буду смотреть на огонь и засыпать. А по утрам печь хлеб… горячий хлеб и свежий сыр. С медом – чай из горных трав. Настаивать надо с вечера…
На пороге мой провожатый.
Говорит сумбурно, заикаясь. Протягивает деньги.
Спрашиваю – не мало ли я заплатила. Отвечает, что – нет. Что вполне достаточно и за дом, и за все остальное.
Он просит вернуться – потом это будет невозможно. Он еще много о чем-то говорит.
Я наблюдаю за ним и молчу.
С непривычки кружится голова.
Ветер заметает в дом листву.
Мой собеседник неожиданно прерывается и долго… растерянно, смотрит мне в глаза.
Я обнимаю его и благодарю.
Он, перекрестив меня, уходит.
А я остаюсь.
Я – остаюсь.
Небо в горах – везде.
Протянешь руку – и оно на ладони.
Ночью подкину поленьев.
Камин гудит. Огонь не дает отвести глаз. Танцует. Не спеша. Не повторяя движения. Под ритмичный треск. Под завывания ветра.
Ложусь лицом к огню.
Не спится…
Малыш прокрадывается под одеяло и легонько тормошит.
– Папа, это я писел.
– Сынок… – просыпаюсь я.
– Папа, искай… искай меня, – сворачивается в клубок за моей спиной наш малыш.
Девочки старшие – шестнадцати и десяти лет. И мальчик. Ему скоро три года.
В каждом часть моей души… и сердца.
– Здесь не пробегал…?
Корова мычит.
Господи, как не хочется просыпаться!
Не сейчас. Нет – не сейчас.
– …такой маленький, шустренький и очень смешной, – заливаются смехом девчонки.
– Он в дугой комнате, – кричит из-под одеяла наш младшенький.
Сегодня дети пойдут нашептывать в форточку желания Деду Морозу. Не пропустить бы – малыш искренне верит в чудеса. И они должны продлиться подольше.
Мы с мужем… не вижу его лица. Пытаюсь взглянуть. Не вижу…
Видимо, не заснуть. Да, и светает. Ну, что ж – пусть первый день здесь будет добрым!
Второй, третий, десятый…
Я научилась доить корову, взбивать масло, печь хлеб.
И видеть сны. Про семью, которой никогда не было. И про детей.
А в горах до сих пор нет снега.
Холодно. А снега нет.
До весны дров хватит. И скотине еды – в долине все еще трава.
Собаки по ночам не лают… слышно, как падают запоздавшие с осени листья.
Вечерами пою вместе с патефоном. Пою – по горам разносится эхо…
Днем хожу к обрыву, смотреть, как над пропастью летают орлы. Шаг навстречу и лечу вместе с ними!
Не хочу, чтоб душа, старея, съедала себя.
Может быть, и сделаю когда-нибудь этот шаг.
Сегодня туман. Он густой и плотный. Ощущаешь его руками. Птицы неожиданно появляются. И крикнув, исчезают. А иногда слышен лишь крик. И я кричу вместе с ними.
Выпал снег.
Вечерами продолжаю петь. Днем ходить к обрыву. Но птиц уже не видно – и я часами смотрю в белую даль. А там…
Я возвращаюсь домой, понемногу отламывая от буханки теплого хлеба. Солнце не дает на себя посмотреть. Смело топаю по лужам – сапожки не намокнут… и пугаю воробьев.
Пускать кораблики по ручейкам любимое дело мальчишек. Но я на них внимания не обращаю.
…на пороге мама и я с оставшейся горбушкой, а по щекам слезы.
Такого вкусного хлеба мне больше испробовать не довелось.
Вдохну ржаной воздух детства… морозный туман.
.
Еще светло, а на небе – луна.
Полнолуние.
Стемнеет, и горы будут парить над землей, а серебристый свет – ласкать вершины.
С лаем встречают собаки.
Дома тепло – хороший печник делал камин. Закрою поплотней дверь и … испеку печенье. И с парным молоком! Или может блины? Да – лучше блины…
Странно – его появление неожиданным мне не показалось.
У него светлые глаза, но цвет не определить. У порога мальчик лет семи. Он двигает губами, пытаясь сказать. Не получается.
Завожу домой. Быстро снимаю с него мокрую одежду – он пытается сопротивляться, и укладываю под одеяло.
– Мама…
– Лежи, малыш, лежи.
Ставлю кипятить молоко…. Вскипело. Теперь надо дать немного остыть.
– Согрейся, – подношу к детским губам кружку.
– Мама…
– Давай-ка, теперь я тебя немножечко разотру. Щечки розовые становятся. И ручки уже теплые.
– Надо к маме, – говорит малыш, пытаясь встать.
– Тебе на холод нельзя. Пойду я. А ты останешься и постараешься заснуть.
Мальчик не отвечает, закрывает глаза и отворачивается к стенке.
Удивительное время – ночь. Предметы приобретают иные очертания, да и сам мир становится другим.
Иду. Следы видно хорошо. Собаки от меня не отходят.
Перевал Незабудок уже позади.
Показался дом. Дым из трубы не идет. Ускоряю шаг.
… У очага сидела женщина и сжимала в руке кусок хлеба.
Я села рядом с ней. Но она была уже далеко.
Камин остыл, и дрова прогорели до пепла.
Я постаралась перенести ее на кровать…
– Она умерла? – в дверях стоял мой маленький гость.
– Как тебя зовут?
– Она умерла.
Я ожидала, что он заплачет. Но слезы потекли у меня.
– Посплю с ней рядом, а утром похороним.
Я разжигала огонь и … просто разжигала огонь. А мальчик спал рядом со своей мамой.
Бывает, в память врезаются какие-то картинки из прожитой жизни и больше не дают о себе забыть.
Весной я покинула горы. Ребенку надо учиться. Да, и будущее в городе его будет совсем другим.
Мы ехали налегке.
Мы возвращались. Я с мальчиком домой, а пастухи – на летние пастбища.
****
На перевале я остановил машину.
Долину накрывало волнами – цвели незабудки. Они появлялись и исчезали.
Казалось что…
Некоторые ещё живы – изредка дёргаются. Подкидываю. Она падает, не испробовав лететь. Беру другую птицу – растекается липкой жижей.
И так всегда – стоит сомкнуть веки…
Она смотрит в белый туман. Я – на перевал Незабудок, ловлю языком снежинки.
Хожу с Ней к обрыву. И жду – не пойдет ли из нашей трубы дым. Я знаю – не пойдет. Мама уснула вместе с огнем.
Не успеваю – снежинки тают.
Вечерами завожу патефон.
Она протирает пластинку, аккуратно ставит иглу на край… и поет – еле слышно… и завораживает, забирает с ласкающим ветерком и далеким запахом скошенной травы.
Она в белом. Горят свечи.
Обвожу блюдце угольком – двенадцать, одиннадцать – часы на стене. С кукушкой и гирями. Осколки битой бутылки развешиваем на елку. Огоньки прыгают со стеклышка на стеклышко.
– Не забудь стрелочки. Новый год наступает.
– Так? – старательно вывожу черту.
– Так.
Она читает стихи. Я не слушаю – смотрю Ей в глаза.
Ее назидания мне в радость. Не умею есть с ножом и вилкой… грамотно писать. Но я учусь, я стараюсь.
В памяти лишь несвязные отрывки. Забываю, когда хотел быстрее повзрослеть.
Она улыбается. Идет проливной дождь. Мы покидаем долину.
– Тебе будет нелегко. Но ты справишься.
– Я справлюсь.
И Она меня целует…
В городе я иду в школу. А через несколько месяцев меня забирают – дальние родственники объявляются.
Но там я не задерживаюсь – я возвращаюсь.
Ее дом меня встречает пустым.
Маленьким мальчиком я рыдал у порога. Хотя я и был всего лишь маленьким мальчиком.
Каждая женщина должна знать, что любима. Тогда эту любовь у Нее отняли. А меня оставили среди чужих.
В детстве дни длинные, а ночи короткие. И день как целая жизнь.
В прошлое можно посмотреть, но не вернуться.
Тогда я об этом не знал.
Я возвращался. Возвращался, надеясь встретить Ее и забрать с собой.
…Могила мамы была ухожена – из камней сделана оградка, рядом посажена ива. Я зашел в дом и сел у окна. На подоконнике лежал детский деревянный меч. Бабочка билась в окно.
После сотого зверя охотник зарывал ружье – так делали издревле. Верили, что оружие принимает на себя страдания и грехи убитых – и становится опасным. Где-то здесь около дома я помогал отцу закапывать ствол. А потом он выточил мне меч и взял обещание сделать так же, если я убью сотню врагов.
У порога…. Она… двигает губами, пытаясь сказать. Не получается.
Я подошел и обнял Ее.
– Заберу тебя с собой.
Она постарела. Она ужасно постарела. Но осанка и бесконечно нежные глаза остались прежними.
Иногда молчание – лучшая беседа. Но мы говорили. Говорили долго, не останавливаясь, пока не пришла тишина. Потом Она шепотом сказала – «Каждый свой крест выбирает сам…». И мы опять слушали тишину. В горах она особенная – пронзительная… мелодия одной ноты.
Я уезжал один – на прощанье поцеловал Ее шершавые ладони. Стоя на пороге, Она смотрела мне в след, прикрыв лицо рукой.
Я сел в машину, завел и нажал на педаль акселератора.
Признать очевидное порой бывает невозможно. Как и понять – прошел ли ты половину пути. Ведь всегда, кажется, – что жизнь только начинается и конца ей не будет никогда.
В горах весна не спешит.
Уже пробивается трава, распускаются почки на деревьях, а на обочине – запоздавший с осени лист все не хочет отрываться от ветки.
Природа пробуждается…
И засохший лист улетит обратно в осень.
[divider]
Георгий Гамсахурдия
Тбилиси