Александр Росин
редактор
А вы ноктюрн сыграть смогли бы? Ну, ладно, не ноктюрн, так фугу или какую другую музыкальную штуку? А если нет флейты? И если водосточные трубы в дребезги разбиты и даже стены, к которым они были прикручены, сплошь в провалах? Смогли бы?
Вопрос не праздный. Всякий раз, когда я сталкиваюсь с примером подлинного, без примесей теле или кино сенсационности, мужества, я думаю, а сам бы, а самому-то, а не слабо ли? И не знаю, что ответить. И не знаю, как повел бы, окажись, на месте безрукого грузинского мальчика Сандро Дадеша(мне повезло быть с ним знакомым), который стал известным артистом.
Или искалеченным в детстве миной(остался без двух рук и ноги) другом моего тестя Анатолием Черкасовым. Он тоже не сдался, стал белорусским журналистом и писателем, редактировал книги и даже водил машину и ремонтировал нам телевизор!
Или Антон Буслов, удивительный онкобольной, чьи записи из дневника я хочу здесь использовать… Кто они? Как вот это у них получается – не бояться? Или все-таки боялись? Но почему же тогда мы не ощущаем их страхов, их болей и фобий?
Помните Холдена Колфилда из повести Селлинджера «Над пропастью во ржи»? Ну куда ему, психопату и неврастенику, до героев высокого накала? А вот ведь годы проходят, а мы все перечитываем строки и понимаем, что и Холден, и Дадеш, и Черкасов, и Антон – спасая себя, спасают нас. Когда станет тоскливо, когда охолодит вдруг спину неверие в завтра, загляните к Селлинджеру, он подскажет вам дорогу:
«… Понимаешь, я себе представлял, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И моё дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверное, я дурак».
Ниже – текст Антона Буслова:
Некоторое время назад я «словил клина»: стал много думать о будущем. Зачем-то раскопал тысячу статей в научных медицинских журналах, в которых в красках и со статистикой были описаны разные возможности для моей смерти после трансплантации костного мозга. Я прочитал их и на душе стало как-то беспокойно. Мне как-то сразу очень захотелось, чтобы мои кости не разрушались, легкие не деградировали, кожа не иссыхала… Я начал терроризировать своего лечащего врача вопросами о том, как и что будет. «В биопсии костного мозга не обнаружено раковых клеток – это очень хорошо», – радостно докладывала мне доктор-трансплантолог, – «Ваши показатели крови очень хорошие, уровень электролитов замечательный!» А я все наседал и наседал, требуя прогноза. Несчастная доктор не могла меня понять: она оперировала фактами из настоящего, а я упорно требовал ее переквалифицироваться в гадалку и предсказать мое будущее.
В конце концов я окончательно спятил, и начал делиться своими сомнениями с любимой супругой.
«И давно ты стал трусом?» – просто и без всяких реверансов спросила меня жена.
И именно после этого меткого вопроса я наконец ощутил тот недуг, который свалился на мою голову на замену раку. Где-то, то ли в палате реанимации, уже после чудесного выхода из комы (врачи успели отправить мою жену искать священника для отпевания), то ли позже, под дозатором морфия для снятия жуткой боли после трансплантации, то ли в бреду и галюцинациях от поддерживающих препаратов, которые мне лили кубометрами, я подцепил страшную заразу – страх. «Как же так?» – я очень удивился этому факту, – «Как же так можно будет жить?!»
Конец апреля 2012 года, я – онкологический больной в онкоцентре в Самаре. Ой, как я далек от ремиссии: врачи пытаются стабилизировать меня коктейлем из боевых отравляющих веществ в рамках курса химиотерапии. Московский врач, после хитрых маневров моего брата, в конце концов сдается, отходит от принципов и дает прогноз на очень волнующий меня вопрос: сколько осталось жить на свете. Полтора-два года. Отличная новость, что не месяца. Остальное назвать отличным не получается. Я сижу один в палате, во всем городе нет никого, с кем бы я мог поговорить в этот момент. Моя любимая девушка в этот момент в Москве, потому что надо работать, мои больничные много не покроют… И тогда я беру телефон, и звоню ей. Мне тяжело говорить, но я помню о том, что ей будет в миллион раз тяжелее – слушать. «Извини, так получилось, что у меня не очень хорошая новость… брат был у Елены Андреевны, и в общем ее прогноз, что мне осталось жить полтора, может быть два года». Это конечно не точно. В это, конечно, не хочется верить ни мне, ни ей. Но я собираюсь с силами и спрашиваю: «Знаешь, наверное это ужасно самонадеянно, но я был бы самым счастливым человеком, если бы ты оказала мне такую честь, и стала бы моей вдовой». Мне сложно вспомнить как и о чем мы дальше говорили, потому что голова кружилась от счастья – моя любимая согласилась выйти за меня замуж.
Потом была свадьба, для организации которой пришлось выписывать специальную справку онкоцентра о том, что один из супругов находится в предсмертном состоянии. Потом было скрупулезное и разумное планирование мечты о дочери Алисе. Потом был поиск любых способов если не решительной борьбы с лимфомой, то по крайней мере решительного продления времени жизни. И потом был феноменальный поиск тридцати тысяч друзей, которые помогут осуществить мечту. И главное – понимание, что в мечтах не допустима даже минимальная примесь страха – там должна быть только вера в лучшее.
И вот после всего этого я что, могу чего-то бояться?..
Я был обескуражен этой новостью. Мне стало противно. Это же надо – такое учудить в тридцать лет! Страх – это самая гадкая отрава, разрушающая душу и мешающая разуму ясно мыслить. Нельзя, принципиально нельзя жить в страхе. В мире может произойти миллион неприятностей, более того, этот миллион неприятностей практически гарантирован – но нет ни малейшего смысла их бояться. Будущее неизбежно наступит, и будет нести в себе и проблемы, и возможности. Вся штука в том, чтобы использовать возможности. И именно для этого, как раз, надо быть готовым ко всему потому что никого другого на вашем месте не будет, надо решительно брать на себя ответственность, не зависимо от «титула», с опорой на реальные знания и реальную обстановку вокруг. И даже на позитивные чудеса в своей деятельности можно рассчитывать и опираться, потому что ваша уверенность в возможности чуда передается многим другим людям, которые тоже хотели бы, чтобы чудо было возможно. А если оно хотя бы теоретически возможно, то почему бы его не реализовать в жизнь именно вам?..
В этом деле, правда, важно вовремя понять какими из ваших поступков управляет страх. Мне вот повезло – вернула к реальности любимая супруга… Везло бы так всем и всегда!
Как только я понял причину своей суеты мне стало гораздо легче на душе. До сих пор я справлялся с кучей трудностей, справлялся с разным успехом, но в целом я совершенно доволен своей нынешней жизнью. Так что суету я прекратил. Да, есть распределения, которые говорят о том, что могут быть разные виды осложнений. Но, во-первых, никто не знает кому и какое осложнение, а кому и вовсе без них, а во-вторых, никто не гарантирует что завтра кирпич облицовки здания госпиталя не проломит мне голову – все таки старейший госпиталь Нью-Йорка приходится часто посещать. Так чего же тогда?.. Если возможность будущих неприятностей вас пугает, а не мотивирует, значит что-то важное сломалось в вашей голове. Так я сформулировал для себя жизненный принцип, так я и буду действовать впредь.