Что за чудо весна в тундре!
Гуси, лебеди, гагары, утки, чистики, кулики и чайки, – тундра шевелится и гнется от великого множества птиц и каждая находит корм и каждая строит гнездо.
Чуть позже, когда вешние воды уже обильно заливают низины, появляется драчливые турухтаны.
Как пестрые бабочки, летят эти кулички низко-низко над тундрой, выбирают возвышенные места недалеко от воды и устраивают на них игрища.
Петушки, распушив воротники, задорно налетают друг на друга и выписывают немыслимые пируэты, стремясь столкнуться в воздухе и ударить противника крыльями.
Курочки скромно бродят среди разгоряченных бойцов, и, кажется, совсем не обращают на них внимания. Но время от времени то одна, то другая уединяются в укромном месте с приглянувшимся петушком, чтобы потом опять вернуться в стаю на праздник весны.
Наблюдая в бинокль за турухтанами замечаешь, что самые драчливые среди их мужского населения — это особи с черными или рыжевато-коричневыми перьями на воротнике. Петушки с белыми или желтовато-белыми воротниками не такие агрессивные, они большей частью наблюдают за курочками, чтобы те не разбежались. Где соберутся восемь-десять курочек, там обязательно и два-три петушка со светлыми перьями на спине и груди.
Не существует в природе двух одинаково одетых турухтанов и я, наблюдая за одной развеселой стайкой, сразу выделил крупного темно-окрашенного петушка, которого назвал про себя Чингис.
Этот петух, на первый взгляд, вовсе не интересовался курочками. Все его время уходило на разглядывание себя любимого в луже, на кручение-верчение перед «дамами» и на лихие наскоки на других петухов.
Клювы у турухтанов длинные и острые, но они редко пользуются ими как оружием, а лишь демонстрируют воинственные позы, подскакивают, хлопают крыльями и стараются оттолкнуть соперника грудью. Намаявшись, петушки зачастую приникают друг к другу, переводя дух, и выражение «лиц» у них в этот момент преисполнено такой вселенской скорби, что не раз опустишь бинокль в приступе смеха.
Я мысленно надел Чингису и его противнику атласные штанишки и бархатные камзолы, обул соперников в блестящие сапожки, подвесил им к бокам шпаги и слегка укоротил носы.
И вот передо мной уже не турухтаны, а задиристые дворянские недоросли. Каждый надменно бросает сопернику в лицо перчатку, шаркает ножкой, выхватывает шпажонку и бросается в бой.
И вся его забота — как бы действительно не нанести вреда противнику, ибо турухтанский кодекс чести такого совершенно не приемлет.
Я все пытался подойти поближе к Чингисовой стайке с фотоаппаратом, но шагов за 20 стайка срывалась и откочевывала метров на сто. Часа через три я совершенно умаялся и решил добиться своего другим способом.
Вырезав из плотной моховой дернины широкий пласт, я укрыл им плечи и голову и пополз к турухтанам, напевая песенку Винни-Пуха:
«Я – тучка, тучка, тучка,
Я – вовсе не медведь.
Ах, как приятно тучке по небу лететь!»
И мне действительно удалось подползти шагов на десять. Я уже стал вращать кольцо установки резкости, как вдруг один сверхбдительный белошейка тревожно свистнул и… вся стайка снялась и перелетела дальше!
Лишь Чингис побежал навстречу непонятному зеленому бугру, наверное, с целью выяснить причину переполоха.
Остановившись в полуметре от моей головы, он распушил вороник и хвост, расправил крылья, поднялся на тонких своих ножках и стал выглядеть солидной крупной птицей от одного вида которой соперник должен бы удариться в бегство.
«Ищешь противника? – мысленно спросил я его. – Погоди, сейчас будет тебе противник!»
Длиными влажными корешками травы я примотал к указательному пальцу тонкую палочку, отщипнул от кочки кружок рыжеватого мха, и надел его на этот же палец. Получилась аляповатое подобие головы турухтана с торчащей вперед носом-палочкой.
Для большего правдоподобия я нацепил и на большой палец, и на мизинец по клочку мха, средний и указательный пальцы подогнул к ладони, а «носом» и «крыльями» стал шевелить и делать наступательные движения, как турухтан во время атаки.
Чингис попятился от чудища в невиданной боевой раскраске, но затем ринулся вперед, подпрыгнул и ударил «противника» грудью и крыльями.
«Противник» отступил, но не покинул поле боя и продолжал вести себя вызывающе.
Тогда Чингис задал «сопернику» такого жару, что от него только «пух и перья» полетели. Трава и мох с моих пальцев вмиг осыпались, но поскольку я продолжал шевелить ими и делать резкие движения, куличок вновь и вновь бросался в атаку. Он даже употребил против невиданного противника свое главное оружие — клюв, несколько раз больно ущипнув меня за палец.
Вдруг я услышал рядом нетерпеливый скулеж и в недоумении повернул голову. Таймыр, мой верный пес, которого я еще щенком научил ползать, пристроился у правого плеча.
Пес повизгивал и дрожал от возбуждения, еще миг и он бросится на обнаглевшего кулика и разорвет его на части.
– Лежать! – я ухватил кобеля за шею и крепко придавил его голову к земле.
И вовремя. Чингис, атаковал рыжее ухо Таймыра, надавал ему тумаков обеими крыльями, а затем отлетел к ближайшей луже, гордо поднялся на красных ножках и стал любоваться на свое отражение в воде, как Нарцисс в давние времена. При этом он насвистывал бодрый марш, очевидно, хвалил себя за успешные боевые действия.
А я и забыл про фотоаппарат!
Схватив камеру, я навел резкость и убедился, что увеличения объектива недостаточно для хорошего снимка в полный кадр.
«Ну-ка, дубль-два!» – мысленно поманил я куличка.
И Чингис как расслышал. Он опять налетел на Таймыра и клюнул его в нос.
Таймыр резко вскинул голову:
Щёлк! Острые клыки клацнули в паре миллиметров от головы турухтана, Чингис увернулся и отлетел к своей любимой луже.
Пес бросился следом.
– Назад, Таймыр! Назад сейчас же!
Кобель нехотя вернулся, виновато помахивая хвостом.
– Не обижай парня. Не видишь, у него «играй гормон» начался?
Таймыр тяжело вздохнул: «Он первый начал!»
А Чингис сделал над нами круг и улетел к своей стайке, бодро свистнув на прощанье.
«Вы обманщики, но и я парень не промах!» – так перевел я его прощальную речь.
Фотоохота не задалась, но мы с Таймыром не огорчились, мы пошли на берег Великой, смотреть ледоход.
Уже третий день крутила Весна волшебное свое колесо. Большие тяжелые льдины, набравшие скорость на стрежне, выталкивали малые на отмели и берега: слабый да уступит место сильному. Повсюду, насколько хватало глаз, сверкали синие грани торосов, в небе дымилась Фата-Моргана, солнце смеялось, тундра истекала истомой первого жаркого марева.
Фото Дмитрия Дешевых.
[divider]
Владимир Эйснер
Ветцлар, Германия