Много солнца
Она ей сразу понравилась. Видно же что хорошая женщина, и улыбка и разговор. Чего это вы, Леночка, говорит, так переживаете, поменяем мы вашу квартиру, как вам удобней, чай, не первый год на этом бизнесе сижу. И улыбается, мягкая такая, гладкая, то, что называется, в теле. Пышка, про себя окрестила ее начитанна Леночка, Мопассан да и только, и тоже улыбается в ответ. С такими людьми как Ирина Васильевна легко улыбаться, свет от нее исходит, не божественный, а мягкий домашний, как от торшера или ночника – вечерний, иногда утренний – яркий и солнечный. Давайте, просит, сорок тысяч денег и все сделаю по первое число. Пальчики оближите. Нате, нате, сует купюры Леночка, конечно, сделаете, конечно. Взяла пачечку Ирина Васильевна, пересчитала быстро-быстро, залюбуешься, сунула куда-то в белые одежды и убежала. Леночка и не поняла ничего, шустро все так произошло, стремительно и радостно. Закружила по старой квартирушке, ах какая прелесть, скоро переедет в новый красивый высокий дом, на шестой этаж, окна на юг, раздельный санузел. Ах! Осталось подождать неделю, максимум полторы, как обещала Ирина Васильевна, и мечта сбудется. Все мечты сбываются, надо только правильно попросить кого надо. Надо кого надо. А сейчас будем пить чай, чай с пирожными!
Через две недели Леночка забеспокоилась, телефон Ирины Васильевны молчит, ни ответа ни привета, а в груди начинает шевелиться холодным маленьким ужиком скверное предчувствие. Хорошо, что адрес риэлторши имеется, надо сходить напомнить о себе, мало ли чего случилось, вдруг закрутился человек, заработался. После службы пошла, выбралась из троллейбуса на остановке, побежала вдоль череды домов, отыскивая нужный. Бежит, а у самой в животе ухает и в горле отдается, шаг делает – ух, обманула, наверное, второй делает – ух, не видать тебе ни денег, ни квартиры. Но борется со скверными мыслями, гонит прочь, сама себе говорит, что ты, Леночка, зачем ты так о прекрасном светящемся человеке? И не слушай девочек, не повторяй за ними, дура ты, Ленка, дура, кинула тебя баба, а ты и рада, кулема. Не рада, не рада! Вот он дом. И всегда с ней так, сколько раз мать покойница предупреждала, не верь ты людям, доченька, на слово, проверяй. А она верит и расплачивается за это, слово-то какое, вот именно «расплачивается» буквально слезами. Надо идти, неудобно, конечно, так врываться, но и сорок тысяч тоже на дороге не валяются, господи, на какой дороге, еле собрала, влезла в кредит… А на работе, в библиотеке, все говорят…
Леночка набрала код, поднялась, сверяясь с номерами, толкнула отчего-то открытую дверь в квартиру. В коридоре увидела худенького белобрысого мальчишку лет двенадцати, спросила, мне бы Ирину Васильевну. Ой, ответил мальчик, но тут из дверей комнаты показалась девушка постарше, здравствуйте, поприветствовала Леночку, Ирину Васильевну? А мама умерла, ее машиной сбило пять дней назад, вы проходите. Вы ее знакомая?
Большие города
«Ножки плэдом закутайте дорогим, ягуаровым»
И. Северянин
Для Витька Абрашкина, не то что японцы с корейцами, для него и русские все на одно лицо, (не сказать харю). Поэтому, когда Леха Сорокин, встретив Витька в субботу у ларька, набил ему (Витьке, а не ларьку) физиономию, тот даже не вспомнил за что. А было за что! За предательство интересов. Он накануне сильно пил, Леха, и во вторник утром вышел на улицу с желанием срочно опохмелиться или, как говорит Санек Нефедов, который здесь абсолютно не причем – полечиться. Вышел и двинул к пивному ларьку (к этому же самому), чудом сохранившемуся у бывшего «Коммунальника», сиречь бани, парикмахерской и прачечной в одном здании (комплекте). Подошел и встал. Стоит, оглядывается по сторонам. Видит, мужик такой же мается, с ноги на ногу переступает, потеет, попеременно, то бледнеет, то краснеет, а временами приобретает зеленый цвет. Здоров, прохрипел ему приветливо Леха, скока денег? Ноль, в ответ промычал мужик, оказавшийся Витьком Абрашкиным, ноль, так сказать, по фазе. Плохо, согласился Леха, надо что-то думать. Надо. Постояли еще. Как-то не думалось. А тут машина подъезжает с веселой компанией, наполовину гопнической, а на половину современной. Подзадержались пацаны в развитии, у нас вообще многие отстают, город большой провинциальный и на окраинах еще лютуют понятия прошлого века, если не сказать столетия. Вышли пацаны в количестве трех штук из бэхи древней фиолетового цвета и стали рассуждать насчет сначала пивка выпить, а потом в баню или наоборот. Решили сначала пивка. Увидели Леху Сорокина и обрадовались. Леха, сказали, здорова, бродяга, как жизнь, как дела, окажи внимание блатному миру. Пацаны, умилился Леха, как вы кстати, как вы вовремя, а мы тут умираем. Да не вопрос, врубились сходу пацаны, Валек, открой. И Валек достал из машины бутылку водки и пластиковый стакан, налил щедро. На, протянул почему-то Витьку, видать принял его за наиболее страждущего. А-а, мелко вякнул Витек, схватил стакан и одним глотком опорожнил его. Не поняли, не поняли пацаны – тут на двоих было. То есть? почувствовав бездну под ногами, уточнил Леха. А так и есть, подтвердил Валек, на двоих, так что дальше, как знаешь. И они ушли, пацаны блатные или около того, двинули в баню отдыхать, как полагается после делюг сериальных. Ты… начал Леха, а чего я, огрызнулся, окрепший после стакана Витек, чего я? Я думал, это одному, невольно процитировал он фразу из старого фильма про украденное золото для голодающих Поволжья, тем самым подтвердив ее, фразы, талантливо предугаданное бессмертье. Ничего не ответил ему на это раздавленный Леха, а просто развернулся и ушел, обливаясь слезами. Зато в субботу, как уже я говорил, встретив у ларька, дал в морду. Размахнулся и треснул в физию. Еще хочешь, спросил, держа кулак перпендикулярно земле. Нет, не хочу, ответил не узнавший его Витек, что я тебе макивара ходячая что ли? Совсем уже люди с ума посходили. Шагу спокойно ступить нельзя. Тьфу, б…!
Павлов
Когда Павлов пришел из армии, то врал так, что уже отслужившие пацаны, краснели. Ну не краснели, но морду набить, обещали. Правда, и ржали все, как кони. Тогда вообще радостное время было – казалось впереди только счастье крупными кусками. Происходило это так. Мы собирались у кого-нибудь дома(почему-то появилась такая возможность, в отличие от доармейских школьных лет, когда терлись по подъездам… может быть потому, что многие уже женились и зажили отдельно). Выпивали принесенное с собой, ели приготовленное барышнями, болтали и строили планы. Под конец вечера просили выступить Павлова. Он не отказывался. А наоборот, набирал в грудь побольше воздуха, проводил рукой по рыжим волосам, выдыхал и начинал травить. Историй было десятка два-три, несколько явных «коронок» из серии: «мама, пишу тебе из горящего танка». Среди прочих, нравившаяся за лиричность, про то, как молодой солдат Павлов спас дочку генерала.
Якобы, приехала к ним в часть, то ли проверка, то ли еще чего, во главе с генералом чуть ли не командующим округом. А с генералом дочка, красавица девятнадцати лет. Не очень понятно, зачем папаша пер с собой в проверяемую часть дитя и почему вообще ее (часть, а не дочь, дочь-то понятно) проверяет сам командующий округом, но да ладно. Короче, приехали они и поселились в отдельно стоящем домике на территории вэчэ. В первый день, после всех полагающихся мероприятий, генерал пошел ужинать с офицерами, а дочку запер в доме, да еще и часового поставил. Такие меры были приняты не случайно, весть о появлении в расположении юной красавицы страшно возбудила неженатый (да и женатый) офицерский состав. И хочется и колется. В отличии от солдат, которым может и хочется круглосуточно, но даже мечтать не смей. Поэтому отбились они, родимые, как полагается, и заснули крепким армейским сном. Кроме наряда и дежурного по части. В который наряд и заступил, в числе прочих, старший сержант Павлов. Идут, блюдут, обсуждают, что там за поздним ужином в офицерской столовой пьют, а тут домик гостевой горит. Красиво пылает в ночи, а среди бушующего пламени мечется с лебединым криком дочка генерала, зовет на помощь воинов. И Павлов, пока другие бегут к щиту противопожарной безопасности, бросается в пламя, одним ловким пинком выбивает дверь, хватает на руки фею и выносит ее на свежий воздух. Фея, естественно, обвивает могучую шею Павлова тонкими голыми руками, вся дрожит, голову склоняет ему на грудь и всхлипывает. При расставании целует сахарными устами. Дальше, поздравления, похлопывания по плечу, назавтра благодарность перед строем, а в душе мечты и ликование.
Очень некоторым пацанам эта история нравилась. Мне не нравилась, а ребятам вполне. Истории о любви всегда имеют успех. И хотя Павлов про финал приключения не рассказывал, оставляя место для полета фантазии, пацаны были довольны и на продолжении не настаивали. Понимали, что есть моменты, когда точность не нужна, а нужна свобода воображения. А я не понимал, по мне история была глупая, пошлая, штампованная и высосанная из одного и того же пальца в миллионный раз. Пожар, генерал, дочка-красавица, герой, тьфу. Я ее потом встретил, дочку эту, в поезде до Симферополя. Разговорился со случайной попутчицей и среди прочего она мне поведала, как ее в юности вынес из горящего дома солдат по фамилии Павлов. К отцу она тогда приезжала, вернее упросила взять ее с собой в какую-то военную часть, пережить несчастную любовь. А потом чего-то там загорелось, задымилось, и сержант Павлов ее спас. Вытащил из пожара. На всю жизнь, сказала, его фамилию запомнила.
Белочка
Беллочка говорит: «девушка из деревни уедет, деревня из девушки никогда», и поправляет норковое манто, которое палантин.
Беллочка – Гришин босс.
У Беллочки столько денег, что она свои крепкие сорок два размазала до тридцати трех-четырех. А еще она вежлива, той вынужденной благоприобретенной вежливостью, что выгоднее откровенного природного хамства. Улыбается, ходит в сопровождении сертифицированных евреев, раздающих визитные карточки. Командует мягко, но настойчиво. Гриша, полу-просит, полу-приказывает, завтра приходите пораньше, поможете ребятам разгрузить машину. Гриша эту машину разгружать ни разу в жизни не обязан, но он послушно кивает головой, мол, конечно-конечно. И приходит и таскает шибче всех – неуклюжие разваливающиеся картонные коробки с конфетами. Ребята, пара придолбанных лентяев, плетутся нога об ногу, а Гриша скачет молодым козликом через две ступеньки, сгружает в подвал товар. Дождь идет, капли стукаются о ступеньки, отлетают Грише на брюки, а те, что разбиваются о боковую бетонную стену подвального спуска – на лицо. Давно пора сделать крышу над лестницей в подвал, но Беллочка на всем экономит, буквально.
Белла Евграфовна, робко произносит Гриша, отчаянно артикулируя трудное отчество, нельзя ли нам чайничек? Произносит, старается ради коллектива, и сам себя ненавидит за это ласкательно-уменьшительное, подлое и холуйское. Нельзя, в рифму отвечает Беллочка и смеется. Все смеются, вплоть до раскормленных грузчиков-дебилов. Шучу-шучу, обязательно купим чайник, обязательно. Белла Евграфовна знает, что лучше пообещать и не сделать, чем откровенно пренебречь. Когда? осмеливается Гриша. Скоро, Гриша, скоро, она ласково улыбается, так что у Гриши холодит нёбо. Кутается в мех, в конце позволяет себе блестящий дивертисмент в общении с подчиненным, поводит рукой: «немного позднее». Это дипломатически-подлое «немного позднее» утешает Гришу Салова и он, как всегда, смиряется.
Гриша у Беллочки на все про все, в том плане, что никуда не годен. Взят из милости – Гришина мама дружила с мамой Беллы. Выносит мусор, пакует картон, подметает около входа, меняет лампы в туалете, иногда моет машину. Сегодня подменяет охранника приватным образом. Гриша, попросил придурок из агентства, подмени за стоху? Не вопрос, по-взрослому ответил Гриша и вышел в ночь. Съездил домой и вернулся к девяти часам с бутербродом, тремя пакетами чая и кульком сахара. Свернул из газеты, как раньше в магазинах ловко вертели продавщицы, и сыпанул на пару-тройку замуток песку. Уселся за стол в углу торгового зала, включил маленький телевизор, пощелкал по каналам, выключил. Достал из пакета книгу. Углубился в чтение.
Утром он не уйдет домой, а останется выполнять мелкие обычные поручения. Придурок из агентства денег не отдаст. Гриша настолько беззащитен, что не кинуть его нельзя. Он высвобождает самое подлое в людях, даже покладистые натуры норовят совершить в отношении него аморальный поступок. Кроме Беллочки, конечно. И то только потому, что раз в три дня она оборачивается натуральной белкой. Ударяется оземь и, превратившись в роскошного маленького золотистого зверька, бегает в огромном колесе (спрятанном у нее в голове), вращая земной шар. По крайней мере, Гриша так думает.
В выходной он пойдет гулять и, идя по родной улице вдоль замызганных пятиэтажек, предусмотрительно уступая дорогу особям с круглыми сивыми глазками, будет называть себя «маленьким человеком», клясть «станционным смотрителем», «волоском с рукава гоголевской шинели». Да каким волоском?! закричит он, в конце концов. Каким волоском? Я блоха, я моль из воротника, недостойная такого питания! Это ж надо, жрать великую шинель! Да мне валенок старый глодать в кладовке, да я…
В оформлении использована картина нижегородского художника Александра Лаврова «Как поднять».
[divider]
Олег Макоша
Нижний Новгород
1 comment. Leave a Reply