TOP

Гранатовый остров

Владимир Эйснер

 
Рисунки Евгения ПоротогоГранатовый остров,
или
Живая пыль

повесть

 

Продолжение. Начало в #04.13.

Уважаемый читатель! Эта повесть не является автобиографической, но в неё вошли многие факты из жизни автора.

 

«Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх;
и дух животных сходит ли вниз, в землю?»
Экклезиаст 3, 21.

 

 

Глава 7.
Опасные места, кристаллы и золото

 

Итак, вездеход я утратил.
Но оставалась деревянная моторная лодка, подарок земляка.
Гребной вал мотора проходил сквозь днище. В месте стыка, несмотря на все мои конопатки, всегда подтекало, приходилось то и дело на ходу вычерпывать воду, а после плавания снимать магнето и сушить его на печи, иначе мотор не заведется, хоть ты тресни!
Я решил посмотреть обозначенные Котляровым на карте «опасные места». Полярная ночь впереди, надо знать, где уши топориком ставить, где «кондрат» притаился, а где и расслабуха сойдет.
Первым делом я осмотрел «медвежий роддом». Ничего особенного. Ни даже намека на что-либо необычное. Просто скалы тут стоят или под острым углом к морю, или образуют выемки-козырьки. Шелоник, западный ветер, заносит эти берега, образуя многометровые сугробы. Во время пурги беременные медведицы «берут под козырек» и их «задувает». Они обтаптываются, уминают снег, выбрасывают лишнее наружу, пока не получится приличных размеров снежная пещера с отхожим местом в дальнем ее конце.
В этой пещере, по словам людей бывалых, медведица в декабре, в самое темное время полярной ночи, рожает детеныша. В первый раз – одного. В последующие разы – двоих.
Новорожденный медвежонок чрезвычайно мал, не больше рукавицы, но уже к марту-апрелю вырастает до размеров крупной кошки и тогда медведица покидает берлогу.
Забегая вперед скажу, что в марте следующего года я обнаружил в этих местах две отдушины, (значит, только две медведицы занимали «роддом» в том году) несколько раз пытался подойти поближе с фотоаппаратом «Зенит», но успеха не имел: медвежьи мамаши непременно обнаруживали меня по скрипу снега, хоть я и подвязывал под подошвы оленью шкуру, высовывали головы из отдушин и что есть силы шипели.
Что тут делать? Уходил. Пришлось бы стрелять, если бы какая выскочила…
Но однажды, я вместе с лыжами провалился в какую-то яму, сразу ничего не понял, решил, что мне повезло: ни лыжи, ни ноги не сломал. Было это километров за двенадцать от «роддома» с наветренной стороны острова, где никаких берлог, по моим представлениям, и быть не могло.
Наклонившись расстегнуть крепления, я чуть не влез рукой в ещё дымящийся медвежий помёт. И запаниковал.
Но хозяйки уже не было в снежной квартире. Она проломила крышу рядом и выскочила с медвежонком в пасти в тот самый момент, когда я с шумом и грохотом проваливался вниз.
Струхнула не меньше моего.
Испугаешься тут…
Но про дитя своего не забыла!

На лодке этой я объездил все берега острова и противолежащего материка. Выходил в море даже в небольшое, до трёх баллов, волнение. Волна на море просторная, расстояния между гребнями длинные, успеваешь угадать, где запузырится следующий опасный «барашек», отвести нос лодки в сторону и скатиться по волне как в долину – «только небо и море вокруг!»
Сначала я поехал туда, где на карте было написано: «Зыбко. После ветру не ставать». Эту надпись я перевёл на русский так: «грунт после шторма ненадежный, не причаливать!»
Но я, конечно же причалил, и как раз после средненького штормяги. Вышел из лодки и тут же ноги по колено ушли в вязкую синюю глину и пошли-пошли глубже! По счастью, я не выпустил чалку и смог подтянуть лодку к себе. Навалился на нос лодки и, раскачиваясь всем телом, смог постепенно вытянуть ноги из грунта. Но теперь присосало днище лодки!
Хорошо, корма оставалась на воде, и я враскачку и помогая веслами, вырвал лодку из синего плена.
Все это продолжалось не более десяти минут, но взмок я как боксер на ринге.
Следующее опасное место называлось «Пустоледье. Не ходить, не ездить!»
Но я поехал. Тем более, что минусовых температур еще не было, а выпавший недавно снег растаял.
Что такое «пустоледье», я еще не знал. Этим непонятным словом и овальным кружком на карте было обозначено интересное место на материке неподалеку от северно-восточной части острова: две тундровые речки впадали здесь в озеро, и в полукилометре от моря вытекали из него уже общим устьем. Я давно туда собирался, проверить речку на рыбу и осмотреть берега.
Вытянув лодку за линию прибоя и хорошенько ее заякорив, я отправился осматривать незнакомое место. Почти сразу же увидел выгнутое полукругом бревно на берегу озера у самой воды. Такие «бревна» мне приходилось видеть на мысе Лаптева, геологи привозили. Так выглядит бивень мамонта. Последние из этих мохнатых слонов вымерли, как утверждали геологи, около десяти тысяч лет назад, а крупные кости и бивни до сих пор попадаются в тундре.
Бивень этот был большой, тяжелый и весь в трещинах – сильно попорчен водой, морозом и временем. Я все же вытащил его из песка и отволок в сторону на высокое место, но поднять на плечо и отнести в лодку не смог. Весил он, наверное, килограммов сто двадцать.
Да и зачем на зимовке эта старая гнутая кость?
Я пошел дальше берегом правой речушки и вскоре увидел палатку. Старый выбеленный солнцем брезент резко выделялся на бурой тундре, незастегнутый край полога шевелился на ветру.
Подле палатки было кострище с остатками некогда крупных палок. Кто-то не поленился принести дрова с берега, – в тундре и щепочки не найдешь.
В стороне от кострища – кайло и две лопаты, штыковая и совковая, с такими же выбеленными временем черенками. Не охотничье становище, отметил я про себя: два предмета лишние. Охотнику для ремонта путиков нужна лишь штыковая лопата. Очевидно, это всё здесь геологи бросили.
И тут я заметил странный деревянный ковшик не ковшик, чашку не чашку, а вроде как глубокую прямоугольную миску. Потрогал предмет стволом карабина, взял в руки, осмотрел. И догадался: лоток для промывки золотоносного песка!
Здесь «рыжик» искали!
Почему же тогда так внезапно все бросили?
Я обошел палатку кругом и внимательно осмотрел. Растяжки были крепко натянуты на глубоко вбитые колья: ни одна не прослабла за годы, ни один кол не выдернул бешеный шелоник.
Так надежно закрепить палатку можно не раньше конца июля – начала августа, когда мерзлота оттаивает на свои законные полметра.
Нижний угол правой стороны брезентовой крыши был попорчен: там виднелся ряд кучно расположенных отверстий, будто моль проела.
Незастегнутый край палатки все так же шевелился на ветру. Я поднял обе половинки полога, закрепил их на крыше и заглянул внутрь.
Рыбацкие сапоги-болотники с потресканной резиной… А дальше – какое-то тряпье и кости. Тонкие кости и желтоватый шар.
Уже догадываясь, что передо мной, я качнул шар палкой от костра.
Человеческий череп…
И в нем те же круглые отверстия!
Я опустил полог и отошел. Сердце так и забилось.
Этого человека застрелили!
Во сне.
Снаружи.
Kартечь…

Вернувшись к лодке, я увидел, что «неспокойно синее море». Крупные «беляки» гуляли до горизонта. Чайки метались над берегом. Низко и мрачно висели облака.
Шелоник.
Дня на два.
Переждать.
Я нашел закуток-затишок и собрал плавник для костра. Спускаясь к речке за водой, увидел как вскинулся хвост крупной рыбины.
Ну-ка, ну-ка! Поставить сеть!
Вбивать в берег кол, для привязки сети, не потребовалось: он был уже вбит. Кто-то уже рыбачил здесь. Но, снимая снасти, не отвязал, а обрезал тетиву. Растрепанное ветром, болталось на колу куцее охвостье пеньковой бечевы.
Некто торопился. Не тот ли это, кто застрелил напарника своего, а потом спешил убежать подальше от страшного места?
Сеть я поставил на мелком, защищенном от ветра заливчике. Все двенадцать наплавов (так называются на рыбацком жаргоне поплавки сетей) вытянулись в ровную строчку, а я занялся костром.
Часа два я провозился, «растягивая» костер и прогревая песок для ночлега и, занятый мыслями о жуткой находке, совсем забыл о сети.
А когда глянул на воду, обомлел. У берега нервно подрагивал на воде единственный наплав. Остальные исчезли.
Я прыгнул в лодку, в два гребка достиг сети, ухватился за тетиву и глянул вдоль. Сеть опустилась на дно. Контуры крупных рыбин виднелись на глубине.
Семь пятнистых гольцов, каждый килограмма на три-четыре, затрепыхались в лодке. Четыре из них были с икрой и я несказанно обрадовался удаче.
Нашел! Нашел рыбное место!
Пусть не весь сезон, пусть лишь осенью, во время нереста ловится здесь рыба, но это уже приварок к столу и добавка к зарплате!
Тем временем ветер развернулся на полрумба к северу и мой закуток-затишок стало насквозь продувать: ни заснуть, ни отдохнуть. Я стал собирать камни на берегу и складывать ветрозащитную стенку, стыки же просто замазывал грязью и затыкал мохом. Когда «ухватистые» камни на берегу закончились, я стал обухом топора отбивать камни от покрытой глубокими трещинами черной скалы на берегу и сразу же увидел на сколах темно-красные полупрозрачные восьмигранники.
Кристаллы были большими, до двух-трех сантиметров в диаметре, сидели одиночно и целыми гнездами – друзами и чрезвычайно красиво выглядели. И было их много: почти в каждом отбитом мной от скалы куске шиферного сланца были и кристаллы.
Какое-то нездоровое чувство сродни жадности овладело мной. За пару часов я набил целую гору камней с кристаллами. А потом стал осторожно отколупывать восьмигранники от материнской породы. И тут же понял, что делать этого не стоит: в одиночку кристаллы не смотрелись, к тому же «нога», место прикрепления к породе, разрушалась от моих неумелых попыток, и кристалл портился. Я уложил в лодку несколько небольших кусков породы с самыми крупными кристаллами, а остальные сложил кучкой на берегу. Потом приеду и наберу хоть вагон. Если это ценные гранаты – то вот и разбогател!
Но жизнь сложилась так, что вернуться на это место больше не пришлось, одиночные кристаллы я постепенно растерял, а куски с породой раздарил друзьям и начальству. Золотом я тоже не стал заниматься. Нет у меня тяги к этому металлу. Да и наказ Ивана Демидова запомнил: «Рыжик не трожь, на то начальство свою толпу держит. Узнают – враг станешь. Застучат в ментовку, а то и это… И вообче знай: где рыжуха, там кровь. А надо оно тебе?»
Лишь однажды, увидев на кварцевом валуне нити желтого металла, я согнал ножом стружку с самой толстой жилки и долго хранил это колечко как память. Но потом, из-за кочевой жизни и многократных переездов из одного общежития в другое, потерялось и оно.
Впоследствии я узнал, что золотом и камнями занимались специальные люди по два-три человека в «связке», которых забрасывали на «ловкие места» в тундру вертолетами с оружием и рациями, и замешаны в этом были преступные авторитеты из краевого центра и столицы, для которых человеческая жизнь ничего не стоит.
Итак, я уложил в лодку камни с друзами кристаллов на них и на другой день, уже по тихому морю, поехал осматривать окрестности мыса Свиридова. Было ясно и холодно, вокруг солнца стояло желтое гало, признак вторжения арктических масс воздуха с Ледовитого. Значит, похолодает еще больше, и море замерзнет.
Надо было спешить домой, но очень уж хотелось осмотреть знаменитый мыс, на котором в тридцатых годах построили большую, в две капитальных избы, рыбацкую «точку», но потом, из-за нерыбности этих мест, всё бросили.
На мысе Свиридова я причалил к берегу в месте, где вода была странного взбаламученно-желтого цвета. Подтягивая лодку повыше на берег, я опять чуть не застрял в текучей глине. Глянув повыше, сообразил и откуда эта глина взялась. Удары штормовой волны разрушили часть берега и белесый древний лёсс широким языком стекал в воду. Пока он не улежится-уплотнится, причаливать в таком месте опасно. Об этом говорили рыбаки, да и сам я убедился. Но уж очень спешил быстро осмотреть место и бежать домой, пока море морозом не прихватило.
И чуть не погиб…
Пока я осматривал обе избы, окрестности вокруг и черные камни (и здесь были кристаллы альмандина), начался прилив и чуть не затопил лодку. Недоумевая, почему лодка не качается на волне, я поспешил к берегу и тут понял: щелястое, пористое днище старой лодки присосалось к грунту, надо спасать-отрывать, иначе куковать мне на этом берегу, пока не установится надежный ледяной покров. Но подойти к лодке не удалось: ноги моментально вязли в липкой глине. Я стал собирать камни и выкладывать из них дорожку, но и они тонули лишь стоило наступить! Палкой я прощупал, насколько оттаяла мерзлота и пришел в уныние: до твердого грунта было больше метра! Такой объем вовек камнями не заполнить! Я стал собирать старые бревна и доски и кое-как подобрался к лодке, но оторвать ее намертво вросшее в жидкий лёсс днище так и не смог.
Тогда я нашел очень короткий и очень толстый обломок бревна, подкатил его под днище и, пользуясь длинным шестом как рычагом, стал помаленьку, чтоб не разломать борт моего хрупкого суденышка, раскачивать лодку из стороны в сторону. Наконец, грунт с громким поцелуйным чмоком отпустил лодку и она(о радость!) закачалась на волне!
Я тут же сделал лихой прыжок, но в лодку не попал. Ноги чиркнули по мокрому бревну и я соскользнул в воду. Тут же стал медленно погружаться в холодную грязь и, хотя держался руками за борт, так что позвонки трещали, вытянуть себя не смог, лишь лодка опасно накренилась, грозя перевернуться и накрыть с головой. Ноги в резиновых болотных сапогах с поднятыми до паха голенищами тоже не удалось вытянуть. Их туго сжало со всех сторон, лишь чуть удавалось согнуть колени.
Так я и повис: руки на борту, ноги в грязи, и стал погружаться все больше, пока, наконец, носки не уперлись в твердое: мерзлота. Я погрузился почти до подмышек, уже и дыхание стало даваться с трудом. И запаниковал: стоило отпустить руки, – а долго держаться невозможно, – борт лодки выпрямится и, не имея опоры, я захлебнусь в жидкой грязи.
И я стал молиться. Стал кричать, уж каким не знаю, голосом: «Господи! Ты, который на небе! Помоги мне, грешнику! Не дай погибнуть во цвете лет! Верни способность здраво рассуждать!»
И успокоился.
И сообразил, что надо расстегнуть брючный ремень и выскользнуть из ставших тяжким комбинезоном штанов-сапог, как змея выскальзывает из собственной кожи.
Это мне удалось. Трусы тоже захотели вслед за штанами в грязь, но я все же поддернул их повыше и, мокрый как мышь, воздал славу Всевышнему, уселся за весла и развернул лодку носом к морю. По гиблому месту расходились пузыри. Очевидно, и Нептун и Царь Лёсса были недовольны пустой жертвой. И я был недоволен. Сапожки-то почти новенькие, да и штаны жалко все же…
Мотор завелся сразу, как ждал, и хотя работал с перебоями, но окончательно «крякнул» уже недалеко от родного берега. Это расстояние я прошел на веслах по ниласу, молодому льду, а наутро залив стал.
Зима!
О зиме и трехмесячной ночи в другой раз, однако.

Рисунки Евгения Поротова, долганина, потомственного тундрового охотника и рыбака.

[divider]

Владимир Эйснер
Ветцлар, Германия

Comments are closed.

Highslide for Wordpress Plugin