Разговоры
Один ангел очень хотел подопечную даму замуж выдать, буквально из шкурки своей ангельской выпрыгивал, стремясь к этой похвальной цели. Заманивал в дом одиноких дяденек среднего возраста – дама-то тоже, не при ней будет сказано, была не то что немного за тридцать, а совсем уже за. Влекомые невесть откуда запорхнувшими вдруг в голову приятными мыслями о верной подруге с борщом, кружевными трусиками и нежной ручкой на лбу любимого в случае ОРВИ, дяденьки важно вносили себя в квартиру дамы и разговаривали разговоры.
– Заключили недавно крупный контракт, – рассказывал Александр Викторович, незаметно ослабив под столом ремень на брюшке. – Пять миллионов.
– С ума сойти, – дама делала большие и наивные глаза.
– Теперь работаем с «Пяткин-плаза». Знаете Пяткина? Крупный бизнесмен. Сто миллионов, между нами говоря.
– Да что вы! Вам жаркого еще положить?
– Самое лучшее мясо я ел на Мальдивах. Отдыхал там в пятизвездочном отеле, очень крупном. Номер – тысяча за ночь. Вы на Мальдивах были?
– Куда мне, – скромно вздохнула дама. – И как они, крупные?
Когда дверь закрылась за Александром Викторовичем навсегда, ангел вылез из своего серванта и отчитал даму: могла, дескать, и потерпеть немного, вдруг человек-то хороший на самом деле.
Потом пришел деликатный инженер Роман Павлович, весь в кошачьем пуху. Показывал фотографии своих Мурок, Маркизов, Барсиков, Васек и их котят.
– Мурочка умная такая, сама мячик приносит, чтобы с ней поиграли. А это Мурочкино потомство, девять штук, еле раздали. А вот Барсик, сибирской породы, смотрите, какой хвост. Из окна два раза падал, и хоть бы что. Все-таки удивительно, как мудро устроена природой кошка – ловкость, живучесть, независимость, аэродинамика…
Дама, следуя совету, терпела, щурила опухшие глаза, а потом убежала на кухню и долго, с подвыванием там чихала. В промежутках между чихами было слышно, как вздыхает в серванте опечаленный ангел.
– Семья – это самое главное, – сходу надвинулся на даму несвежий, но солидный Владимир Иванович. – Без семьи у женщины жизнь зря прожита.
– Могут быть и всякие интересы, – пытаясь, как ангел велел, быть чуть порешительнее, возразила дама.
– Интересов у женщины должно быть два: муж и дети, – отрезал Владимир Иванович.
Дама, в свою очередь, совсем потерялась:
– А искусство, или там наука?..
Из серванта раздался протестующий стук.
– Глупости. Женщина должна создавать для мужа уют, воспитывать очаг и хранить детей. То есть наоборот. Таково ее предназначение от природы.
– Как же все-таки мудро устроена природой кошка! – неожиданно согласилась с деликатным инженером дама и сердито посмотрела на сервант.
Иннокентий Фомич был импозантен, бородат и пах одеколоном, почти не напоминавшим о трудных безалкогольных временах. Но, к сожалению, он увлекался альтернативными теориями всего и был убежден, что кругом заговор и замалчивание.
Встретив его в прихожей, дама решила изобразить домовитость:
– Ой, простите, прибрать не успела. Тут просто как Мамай прошел…
– Татаро-монгольского ига не было! – топнув ногой, завизжал Иннокентий Фомич и убежал, оставив одеколонное облако.
Насчет Ивана Семеновича ангел уже никаких иллюзий не питал, притянул его за связующие нити к своей подопечной скорее так, по привычке. И вялую их беседу слушал у себя в серванте безо всякого энтузиазма.
– Погода сегодня солнечная, – сказал Иван Семенович.
– Но холодно, – заметила дама. – Мне больше нравится, когда тепло.
– Суп у вас какой замечательный.
– Что вы. Я хотела борщ сварить, только времени не было.
– А я, честно говоря, борщ не очень люблю.
– И я, я тоже.
– А ваш суп – прямо как мама моя варила. Я не умею, рецепт сложный, столько ингредиентов. Вот это в нем, к примеру, что такое плавает?
– Ма… макаронина. А у вас, Иван Семенович, аллергии на кошек случайно нет?
– Почихиваю, спасибо, но вообще таблетки помогают…
И разговор угас совсем. Ангел, ничего хорошего увидеть не ожидая, уныло выглянул в щелочку. Иван Семенович и дама сидели на диване и целовались. Услышав скрип дверцы, дама махнула на ангела ногой, потому что обеими руками она нежно придерживала довольно симпатичную голову Ивана Семеновича. С ноги слетел тапочек, Иван Семенович галантно вернул его на место, и они с дамой возобновили свое приятное занятие.
Ангел тихо закрыл дверцу, дрожащей рукой поставил в своем блокноте галочку и принялся тщательно протирать хрустальные бокалы. Он всегда так делал, когда волновался.
Вселенский механизм
К алкоголику Семену ангел случайно прибился. Мать Семена, бабуля непробиваемо благостная, ему по старинке «ангела в пути» желала, когда он, закусив нежным домашним пирожком последнюю рюмку, отправлялся наконец домой, к жене и детям. От этого пожелания к Семену моментально примагничивался ближайший свободный ангел – так уж полагается, – и провожал от дома до дома. И вот одного ангела к Семену так три раза подряд притягивало. Он и задумался – не о том, конечно, что это его судьба с Семеном сводит, а о том, что он как-то подозрительно часто оказывается свободен, и жизнь его ангельская, проходящая в праздности, скучна и бессобытийна.
И взял задумчивый ангел алкоголика Семена под свое крыло. Вроде как на подвиг решился, потому что более неподходящий объект надо было еще постараться найти. Семен в него и бутылками кидался, и табуретками, и обувью, и перфоратором один раз работающим по всему дому гонял – это в три-то часа ночи. Уж и жена Семенова ангелу намекала, что вы бы, дескать, шли отсюда по-хорошему, без вас спокойнее было. Другой бы давно ушел, после первой табуретки, а этот упорный оказался на редкость.
Воздействовал ангел на Семена, воздействовал, все пытался не то чтобы на путь истинный наставить – кто его, в сущности, знает, этот истинный путь, – а просто включить его во вселенский механизм, из которого Семен по причине пьянства постоянно вываливался.
И лет восемь спустя, когда уже и жена от Семена ушла, и дети подросли и стали трудные, ангел все-таки своего добился. Шесть дней Семен угрюмый и трезвый ходил, а на седьмой проснулся утром – и как заорет со страху. Кругом какие-то сферы вращаются, нити связующие тянутся, как гирлянды по елке, сущности летают медузьего вида и все сияет, все движется, все друг с другом сцеплено.
– Это чего?! – орет Семен и за кровать держится.
– Механизм, – отвечает ангел, а сам огромный и переливается весь. – Только вообще тебе его видеть не положено, тебе в него влиться надо.
А Семен вопит, что никуда он влиться не может, потому что тянет его в разные стороны, и вращает, и переворачивает, и в голове бездна разверзлась. Подошел кое-как к окну, а там в небесах такое крутится, что прямо хоть сейчас с ума сходи…
Ангел потом Семена полдня успокаивал и пивом отпаивал. Даже извинялся – не знал, мол, что такой необъяснимый феномен получиться может.
А Семен теперь неделю пьет, неделю не пьет: механизм созерцает. Пугаться почти перестал, и даже грозится написать философский труд о сути вещей, когда достаточно материала накопится.
Ангел получил выговор с предупреждением, но тоже не унывает.
Снимок
Одного ангела подопечная дама выгнала. Ну с ней-то все понятно было – единственная дочь интеллигентных родителей, квартира в центре, алкоголь, ухажеры, наркотики и все подобное. Сколько о таких делах дамской прозы понаписано – не продохнуть. Очень ей ангел уговорами досаждал, вот она его и прогнала. Даже чемоданчик ангельский не дала забрать: «Сама, – кричит, – пропью твой сундук!»
А в чемоданчике у ангела все документы, так что стал он вроде как, по человеческому пониманию, бомж. Запросы на восстановление подал, конечно, куда следует, но сами знаете, как все это делается.
Пришлось ангелу случайными покровительствами перебиваться. Где только не жил – на автомойке, в супермаркете на стеллажах, на даче у кого-то в неработающем холодильнике «ЗИЛ-63». Вроде как и привык.
А однажды зимой шел ангел по улице за девицей случайной, которой мамаша «ангела в пути» пожелала, и вдруг видит – в сугробе что-то темное лежит, прямоугольное. Поднял – а это рентгеновских снимок легких, хорошеньких таких, дамских. Клетка грудная узенькая, скромная и ребра тоненькие – прямо услышал ангел, как дама неслышно так ахнула, когда к ней холодный экран притиснулся. В правом верхнем углу затемнение махонькое – болела, может, чем-то в детстве, но скорее снимок бракованный, потому что получилось оно такой загогулиной с двумя точками, ну вылитая буква «ё».
Ангел тоже ахнул легонько, снимок к груди прижал – и чуть про вверенную ему девицу не забыл, она уже метров на сто ускакала по гололеду на своих модных копытцах.
Влюбляться ангелы, конечно, не могут, но красота и скромность запечатленных на снимке дамских легких ангела поразили. Он теперь снимок с собой носил, вглядывался в окружающих дам, сравнивал – но безрезультатно. Извелся прямо, даже перестал наверх запросы по поводу документов отправлять – обо всем забыл.
Вот ангел и решил – надо либо выкинуть из головы эту блажь и вернуться к своим ангельским обязанностям, либо уж подойти к поискам системно, по-научному. Набрать всяких книг по медицине и рентгенографии, провести исследование, выяснить наконец, где же они водятся, эти дамы с хрупкими ребрами, узкой грудной клеткой и нежными легкими, которые будто для того и нужны, чтобы звук «ах!» производить.
И пошел ангел в библиотеку. Погоду, правда, неудачную выбрал, а что делать, раз решение принято. Ветер, ливень, ботинки в грязи тонут – а он идет, на груди снимок прячет. И это при том, что от склада, где он жил, до библиотеки – один двор перейти.
В зале библиотечном пусто, моль порхает. Сидит библиотекарша, дева сорокалетняя, волосы на затылке в фигу уложены, кофе пьет и думает – оно это кофе или все-таки он, как в школе учили.
И тут ангел вваливается, мокрый весь и прямо на ковровую дорожку грязными ботинками.
– Ах! – культурно воскликнула библиотекарша.
– Вы! – воскликнул в ответ ангел и прямо на дорожку и бухнулся от нервного потрясения.
Потом они, конечно, познакомились, кофе пили с пастилой, снимок рентгеновский разглядывали и вместе умилялись над буковкой «ё» в правом верхнем углу, а фамилия библиотекарши оказалась Ёлкина. И эта Ёлкина сразу согласилась ангела к себе взять, раз все так совпало. А что он без документов и даже без чемоданчика – ничего, видно же, что хороший ангел, чуткий, порядочный. Новый чемоданчик ему, кстати, обещали через год выслать.
Кошачья душа
Один ангел, видный еще, нестарый, бобылем жил в душевой кабинке. Трое подопечных у него было, прожили хорошо, помирали когда положено. За детьми их присмотрел, за внуками. Очень не хотел наверх, обратно: перекинут еще на бухгалтерию или заявления принимать…
А квартира вместе с ангелом студенту-математику перешла, к такому и не подступишься. Как сверкнет очками – ангел пугается и по стеночке, по стеночке в свою кабинку.
И стал ангел с тоски студентова кота опекать. Обычный такой кот, подкидыш подъездный, звать Кузьмой.
Под ангельскими крылами зажил Кузьма благодатно. Выдающийся кот вымахал, пушистый, восемь кило, сам черный, грудка белая, усы, вибриссы то есть – как у падишаха. Это очередная любовь студента так сравнила.
Ничем Кузьма не болел, в тапки не гадил, обои не драл. Так только иногда, на шторах качался, но должно же развлекаться животное.
Из окна ангелов кот, правда, три раза летал: девятый этаж, летом окна настежь, птички. Ни царапинки, даже усы не обломал. Последний раз его дворник за бездомного принял, пока Кузьма свой подъезд искал. Хотел лопатой шугнуть – лопату об кота погнул. Рассказывал потом, что много обо что она, конечно, гнулась, но чтоб об кота – это у него впервые.
На даче еще молодежь пыталась Кузьму на «жигулях» переехать. Случайно, нарочно – кто ее, молодежь, разберет. Потом спецтехнику вызывали, чтоб «жигули» из пруда достать, а Кузьма рядом сидел, на пескарей в естественных условиях обитания любовался.
А овчарка соседская, хотевшая Кузьму, согласно древним традициям, разорвать, лаять стала с заиканием. Весь поселок смешила. Хозяева уж и к ветеринару ее, а тот говорит: «Любопытный… гм… феномен». И витамины выписывает, а у самого плечи трясутся.
Дожил кот до 33 лет. Тоже, как и ангел, хозяев успел сменить. Про его долгожительство в газете даже областной писали, в рубрике «Курьезы».
Была у Кузьмы одна странность. Вот вроде бы коты воды боятся. А он любил в ванной сидеть, конкретно – в душевой кабинке. Залезет туда, разляжется и урчит так, что дверцы дребезжат.
Задумчивость
С одной дамой случилось неладное: она задумываться стала. Купит себе вечером после работы пирожное и думает: а к чему мне эта сладость, этот крем шоколадными дюнами, эта просахаренная вишенка, если я только толще стану, а вся красота кондитерская уйдет в неприличном направлении? Едет в метро и думает: если сейчас надо мной нависает промокшая толща земли с останками людей и животных, и под ней скромно потрескивает туннельная скорлупа – должна ли я, учитывая это, начать панический забег по вагону, или следует, стерев ледяной пот, проигнорировать осознанный факт нависания, как делают это остальные пассажиры? Смотрит на всесторонне положительного и одинокого коллегу, переведенного недавно из Череповца, и думает: должна ли я немедленно вступить с ним, готовым в любой момент жениться, умереть или уехать обратно в Череповец, в связь с целью создания семьи и рождения, допустим, сына, который также будет хронически способен жениться, умереть или уехать в Череповец, или лучше будет, принимая во внимание собственную непостоянность, забыть об одиночестве коллеги навсегда и продолжить созерцание заоконной природы? Ангел пойдет ночью на кухню воду пить – дама думает: а кем он, в сущности, ко мне приставлен, и в чем конечная цель его бытия в моем фамильном гардеробе, и не следует ли опасаться его очевидной потусторонности, и не пишет ли он в свой блокнотик доносы на меня, а если да, то зачем и кому?
Ангел у дамы был упитанный, беззлобный и веселый, как пьющий профессор кафедры искусствоведения. За подопечную он немного переживал, расспрашивал ее о причинах задумчивости, рекомендовал прогулки и отдых у моря, поймав в очередной раз ее неподвижный философический взгляд.
Как-то ангел развешивал в ванной белье постиранное, дама зашла к нему, смотрела-смотрела, как он трусы с носками расправляет и двумя пальцами их на веревочку – хоп, а потом вдруг говорит:
– А скажи мне, ангел, Бог есть?
– Не знаю, – ответил ангел. – Не задумывался.
Иллюстрация московского художника Александры Молчанюк.
[divider]
Дарья Бобылёва
Москва