Ромен Гари
8 мая 1914 – 2 декабря 1980
Роме́н Гари́ (фр. Romain Gary, настоящее имя Рома́н Ка́цев —французский писатель еврейского происхождения, литературный мистификатор, кинорежиссёр, военный, дипломат. Дважды лауреат Гонкуровской премии (1956 под именем Ромена Гари и 1975 под именем Эмиля Ажара).
Из Википедии.
Когда в Германии Гитлер пришёл к власти, мюнхенский фабрикант игрушек и далеко не ариец Карл Леви – жизнелюб и оптимист, верящий в человеческую природу, хорошие сигары, а также в демократию, – не принял слишком уж всерьёз антисемитских призывов нового канцлера. Он убеждён был, что разум и некое врождённое чувство справедливости, столь утвердившиеся, вопреки всему, в сердцах людей, одолеют эту легкую социальную хворь.
На многочисленные предостережения соплеменников, зовущих его следовать за ними в эмиграцию, герр Леви отвечал здоровым смехом и, расположившись в кресле – сигара в зубах – напоминал о своих дружеских связях, обязанных окопам Первой мировой, и о том, что те из друзей, кто прочно обосновался к сегодняшнему дню в верхах, не замедлят, случись чего, придти ему на помощь. Он предлагал своим обеспокоенным визитёрам рюмочку ликера, а потом поднимал свою за «человеческую природу», к каковой, Бог свидетель, он питает абсолютное доверие, пусть «природа» эта обряжена в униформу нациста или прусскую, пусть на голове её тирольская шляпа или фуражка рабочего. И это факт, что первые годы режима не были для «милого друга Карла» ни слишком опасными, ни даже тягостными. Конечно, не обходилось без каких-то там неприятностей, каких-то придирок, но то ли «фронтовые друзья» и в самом деле тайно его прикрывали, то ли его вполне немецкого толка жизнерадостность, его доверчивый вид притормаживали возможные против него акции. И тогда как все те, чьё свидетельство о рождении оставляло желать лучшего, отправлялись в изгнание, наш герой продолжал жить мирно, деля время между своей фабрикой и своей же библиотекой, сигарами и винным погребком, поддерживаемый неколебимым оптимизмом и верою в род человеческий.
Но вот грянула война, и дела приняли несколько другой оборот. В один прекрасный день ему грубо преградили вход на собственную фабрику, а назавтра молодчики в коричневом набросились на него и изрядно поколотили. Герр Леви позвонил сюда, позвонил туда, но «фронтовые друзья»» больше к телефону не подходили. И в первый раз он почувствовал некоторое беспокойство. Он вошел в свою библиотеку, к закрывавшим стены книгам. Он долго смотрел на них, не отрываясь, в полном молчании: эти сокровища, здесь собранные, свидетельствовали – все – в пользу людей, они защищали их, они были их адвокатами, они умоляли Карла Леви не терять мужества, не отчаиваться. Платон, Монтень, Эразм Роттердамский, Декарт, Гейне… Надо было верить этим знаменитым поборникам духовности, надо было терпеть, дав человечности время проявить себя, сориентироваться как-то в хаосе и недоразумениях и – одержать над ними верх. У французов есть хорошее выражение для подобной ситуации, они говорят: «Гони природу в дверь, она влетит в окно». Благородство, справедливость, разум восторжествуют и на сей раз, но, очевидным образом, существовал риск, что для этого потребуется некоторое время. Да, не надо было впадать в отчаяние, однако хорошо бы и прибегнуть к каким-то мерам предосторожности.
Герр Леви опустился в кресло и принялся размышлять. Это был розовощекий толстяк, в поблескивающих линзами очках, с ироническим изгибом губ, хранивших, казалось, следы всех произнесенных ими острот… Он созерцал свои книги, бутылки дорогих вин, свои семейные реликвии, словно прося у них совета; мало-помалу глаза его оживали, добрая улыбка осветила лицо, и он протянул свой тонкого стекла бокал к тысячам томов, будто присягая им на верность.
У холостяка Карла Леви прислуживала в доме, уже пятнадцать лет, славная семейная пара из местных по фамилии Шутц. Жена – экономка и кухарка, готовящая его любимые блюда, муж – шофер, садовник и сторож. Была у герра Шутца одна страсть: чтение. Часто, после работы, пока жена вязала, он проводил часы, склонённый над книгой, которую присоветовал ему хозяин. Его любимыми авторами были Гёте, Шиллер, Гейне, Эразм; порою он читал жене вслух самые изящные, самые возвышенные места. Происходило это в занимаемом ими домике в конце сада. Бывало, когда Карла Леви прихватывало одиночество, он приглашал друга Шутца в свою библиотеку и там, куря сигары, они вели долгие беседы о бессмертии души, существовании Бога, о гуманизме, свободе и об остальных прекрасных предметах, о коих трактовали книги, их окружавшие, и эти книги они как бы ласкали своим признательным взглядом.
Итак, именно к другу Шутцу и его жене решил обратиться герр Леви в эту трудную для него годину. Он взял коробку с сигарами, бутылку шнапса и направился к домику в конце сада изложить здесь свой план.
Назавтра же герр и фрау Шутц приступили к работе. Ковёр в библиотеке был свёрнут, пол частично разобран, чтобы опустить в погребок лестницу. Прежний вход в него замуровали. Солидная часть библиотеки была перенесена вниз, туда же последовали коробки с сигарами, а вина и ликеры и без того уже находились там. Фрау Шутц оборудовала укрытие с максимальным комфортом, и через несколько дней погребок стал приятной маленькой комнаткой, к которой вполне можно было отнести немецкое слово gemuetlich1.Отверстие в полу тщательно замаскировали, хорошо подогнав паркетный настил, и ковер снова расправили. Потом герр Леви, сопровождаемый герром Шутцем, вышел на улицу в последний раз; он подписал требуемые бумаги, осуществив тем самым фиктивную продажу своей фабрики и своего дома, что спасало их от конфискации. (Герр Шутц настоял, впрочем, на принятии от него взамен расписок, позволявших законному собственнику вернуться во владение всем этим в надлежащий момент.) А после двое сообщников вернулись в дом, и герр Леви, лукаво улыбаясь, спустился в своё убежище, дабы здесь – в безопасности – дожидаться наступления лучших времен.
Дважды в день, в двенадцать и семь, супруги приподнимали ковёр, открывали люк в полу, и жена носила в погребок вкусно приготовленную еду. А уж совсем ближе к вечеру сам герр Шутц регулярно встречался со своим хозяином и другом, чтобы потолковать с ним о вещах возвышенных, к примеру, о правах человека, терпимости, о благодетельном влиянии чтения и образования на людские души, и погребок, казалось, весь освещался исходящим от собеседников каким-то нездешним светом.
Поначалу герр Леви просил приносить ему газеты, а рядом с ним стоял приёмник, но спустя полгода, наслушавшись извергаемых им маршей и победных воплей (похоже было, мир движется к своей погибели), велел его убрать, чтоб и звука не доходило из той реальности, что норовит расшатать его беспредельное доверие к человеческой природе. Подолгу он оставался недвижим, с руками, скрещёнными на груди, и улыбкой на устах. В конце концов, он отказался от газет тоже с их всё более обескураживающими новостями и начал перечитывать шедевры из своей библиотеки, которые одни только позволяли отделять вечное от преходящего, укрепляя тем самым его дух.
Герр Шутц с женой перебрались теперь в дом, который чудесным образом избегал бомбардировок. На фабрике он сперва столкнулся с кое-какими трудностями, но бумаги, бывшие в полном порядке, доказывали, что он стал законным владельцем в связи с бегством герра Леви за границу.
Малоподвижная жизнь при искусственном свете и нехватка свежего воздуха ещё более округлили Карла Леви, щеки его с ходом лет давно поутратили свой розовый цвет, но оптимизм его, но вера его в человечность оставались в целости. Он держался молодцом в своем погребке, ожидая, что благородство и справедливость восторжествуют на земле, и хотя вести, приносимые другом Карлом из внешнего мира, были куда как плохи, не давал отчаянию овладеть собою.
Спустя несколько лет после падения гитлеровского режима некий друг герра Леви, вернувшийся из эмиграции, позвонил в дверь красивого особняка по Шиллерштрассе.
Открыл ему высокий седеющий мужчина, слегка сутулый и, можно сказать, ученого вида. В руке он держал томик Гёте. Нет, герр Леви здесь больше не живёт. Нет, он не знает, что с ним сталось. Никаких следов, все расследования с конца войны результатов не дали. Gruess Gott!2 И дверь закрылась. Герр Шутц вернулся в дом и двинулся к библиотеке. Жена уже приготовила поднос с едой. Сейчас, когда в Германии начало налаживаться снабжение, она баловала герра Леви блюдами самыми изысканными. Отвернули ковер, открыли люк. Герр Шутц оставил Гёте на столе и с подносом полез вниз.
Карл Леви был теперь явно слаб и страдал флебитом. Кроме того, начинало пошаливать сердце. Позвать бы врача, но как подвергнуть чету Шутцев такому риску? Им тут же конец, прознай кто-нибудь, что уже годы и годы они прячут у себя в погребке еврея. Надо терпеть, надо гнать от себя сомнения, лучшие человеческие качества не могут не взять верх в скором времени. Да, затворник, порядком потеряв в весе, сохранял, тем не менее, свою веру в людей в полном объеме. Каждый вечер, когда герр Шутц спускался в погребок с плохими новостями – особенно страшным ударом была оккупация Гитлером Англии, – именно герр Леви его ободрял, иной раз даже вворачивая какую-нибудь остроту. Он показывал ему на книги у стен и напоминал, что человечность, в конце концов, восторжествует, что вот, скажем, величайшие шедевры смогли придти в наш мир лишь благодаря вере в это. Герр Шутц всегда вылезал из погребка почти утешенный.
Фабрика игрушек функционировала превосходно. В 1950 году герр Шутц сумел ее расширить и тем удвоил цифру продаж: компетентность его за годы практики заметно возросла.
Каждое утро фрау Шутц спускается с букетом свежих цветов и кладёт их у изголовья кровати герра Леви. Она поправляет ему подушки, помогает менять положение тела и кормит с ложечки, потому что есть самостоятельно он уже не в силах. Теперь он едва может говорить, но порой его глаза наполняются слезами, его благодарный взгляд останавливается на лицах этих славных людей, сумевших оправдать доверие, которое он оказал им и человечеству в целом. Он чувствует, что умрёт счастливым, держа в своих ладонях руки верных друзей, и удовлетворённым тем, что ему довелось-таки увидеть подлинную праведность.
[divider]
1.Уютный
2.Бог в помощь (нем.)
Перевод Эдуарда Шехтмана.