TOP

Григорий Поженян

Григорий Поженян
22 сентября 1922 – 20 сентября 2005

 

Григорий ПоженянТех, что погибли,
Считаю храбрее…
написал Поженян после победы.
Миллионы похоронок разошлось по стране. Пришла похоронка и на Григория Поженяна: «погиб смертью храбрых и похоронен в Одессе на Сухом Лимане».
Два черноморских города в судьбе Григория Поженяна – Одесса и Севастополь. У Поженяна много стихов об Одессе, есть и фильм об Одессе, им написан киносценарий “Жажда”. Но он не только автор сценария, он – один из немногих живых участников трагических событий. Он ходил в самые дерзкие и самые смелые вылазки. «Человек, не ведающий страха», – говорили о нём друзья.
Сам Григорий Поженян с беспощадностью хирурга вскроет свою душу:
«Лично мне было всегда страшно на войне: и под Одессой, и под Севастополем, и в десантах в Новороссийск и Эльтиген. В лоухских снегах, на кестеньгском направлении, мне было страшно и холодно. По ночам (если я не ходил в разведку, а ждал очереди: «чет-нечет») я мечтал, просыпаясь, о ранении. Но не в голову или в живот – смертельно, не ниже спины – стыдно, а в левую руку.
Сколько раз я её, бедную, запросто отдавая, видел себя живым «навеки»: то с пустым рукавом, то с протезом – кисть в черной перчатке… Но это по ночам. Утром я просыпался и вставал для всех непреложным. Храбрость – постоянство усилий, постоянство усилий, пока гремит война…»

     Старый адмирал в отставке, которого чаще видели на огневых позициях, чем в штабной землянке «в три наката» И.И. Азаров, припомнил: «Однажды группа разведчиков, в которой были одни моряки, перешедшие с кораблей на сушу, чтобы защищать Одессу, особенно отличились. На заседании Военного Совета нам доложили, что моряки захватили очень важного «языка»… Приехал я в Татарку, где стоял отряд, собрал их в халупе и говорю: «Спасибо, ребята. Не знаю уж, как вас благодарить! Просите, что хотите!»
Ребята совсем молодые, горячие. Что они могут попросить, одному Богу известно. Они и попросили: «Компоту бы нам! Да по полной кружке!»
Думаю, шутят мальчики. Повторяю свой призыв и прошу отнестись к делу серьезно. Думал, наград попросят или еще чего!.. Нет, настаивают на компоте! В чем дело?! Оказывается, моряки прикреплены к кавалерийской дивизии, там свои нормы, свои порядки. А матросы… привыкли получать компот ежедневно. Моряки обратили моё внимание на то, что исполняющий обязанности командира матрос по прозвищу Уголёк – без пистолета. Как это так: командир, а без личного оружия?! Я тут же достал свой собственный пистолет и с радостью вручил его их командиру. От всего сердца сделал это! Не подумав в этот момент, что надо бы написать приказ и прочее. По простоте, по наивности я этого не сделал в тот момент!
А вышло…”
По законам драматургического жанра, ружьё (то, бишь, пистолет), висевшее на стене в первом акте, в последнем обязательно должно выстрелить. И пистолет выстрелил через много-много лет.
“Матрос Уголек”, как вы уже догадались, был никто иной, как Григорий Михайлович Поженян. Послевоенный Поженян, смеясь, продолжил фронтовую историю:
– Я носил этот пистолет всю войну. Гордился им. И, конечно, не скрывал. После войны привёз домой, – мой же пистолет! Меня спрашивают:
– А разрешение на хранение оружия?
– Нету … Я-то думал, – улыбается Поженян, – что весь мир знает, при каких обстоятельствах адмирал вручил мне пистолет! Как теперь это докажешь: нет у меня разрешения на оружие. А нравы наши милицейские жестокие: в кутузку и в суд! А там по статье такой-то столько то лет и небо в крупную клеточку! Разыскали друзья по фронту адмирала Азарова, и сообщили ему, какой казус приключился со мною. И тут, прямо в казенное отделение, поступает телеграмма, с грифом “срочно!”, и в ней вице-адмиральская объяснительная… Оправдали меня…”
Из книги Ивана Стаднюка: «Адмирал Октябрьский часто обращался в воспоминаниях к тем боевым операциям, в которых отличался катер Поженяна…
«Более хулиганистого и рискованного офицера у себя на флоте я не встречал! Форменный бандит! Я его представил к званию Героя Советского Союза! А он потом во время Эльтигенского десанта выбросил за борт политработника!.. Естественно, последовала жалоба в Верховный Совет».
В судьбе поэта была героическая Одесса, но в его жизнь вошёл и военный Севастополь, где он был ранен:

 

Если был бы я богатым,
Я повез бы Степку
к морю –
не в Одессу и не в Сочи,
а к причалам Балаклавы.
Там три цвета торжествуют:
Синий, белый и зеленый –
Бухта, сахарные сопки
и деревья, пояс бухты.
Пусть он, сын мой,
не узнает цвет четвертый.
цвет особый –
Там его я пролил в травы,
не мечтая о богатстве…

 

Поженян пролил свою кровь в Севастополе, но выжил, хотя (на фронте умирают редко, на фронте погибают!) мог погибнуть не единожды. Фронтовые журналисты, бок о бок воевавшие с Поженяном, рассказали:
– Haш Гриша опоздал умереть, а теперь будет жить вечно.
Журналист газеты “Красный черноморец” Григорий Поженян должен был на подводной лодке уйти в открытое море и оттуда дать репортаж в газету. Предписание с разрешением было в кармане, и Поженян спешил на севастопольский пирс. Спешил и… опоздал! Ровно на полминуты. Подлодка ешё даже не выбрала полностью швартовы. Поженян хотел, было перескочить ограждение, но часовой, щелкнув затвором, строго предупредил: “Буду стрелять!”. А ровно через пятнадцать минут, – Поженян ещё был на пирсе – пришла радиограмма: подлодка торпедирована фашистами, спастись не удалось никому”.
Григорий Поженян любил рассказывать забавные истории из своей жизни, которые могли показаться вымыслом. Но это было, было…
Например, однажды ректор Литературного института Федор Гладков сказал ему в сердцах: «Чтоб ноги твоей в моем кабинете не было!», Гриша встал на руки и таким необычным способом вышел из кабинета.
Как-то его вызвали в партком института и как фронтовика попросили выступить на собрании против «космополита» Павла Антокольского. Неожиданно для руководителей партбюро Поженян согласился.
Он явился на собрание в морском кителе, грудь в боевых наградах – ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, два ордена Отечественной войны I степени: он участвовал в обороне Одессы и Севастополя, в морских десантах под Новороссийском и Керчью… Вышел Поженян на трибуну и объявил, что ему приказали выступить против Антокольского.
– Я, – сказал Поженян, – нёс книгу этого поэта на груди, когда шёл в бой. Если бы в меня попала пуля, она прострелила бы и его книгу. На фронте погиб сын Антокольского, он не может защитить своего отца. За него это сделаю я. Я не боюсь. Меня тоже убивали на фронте. Вы хотели, чтобы я осудил своего учителя? Следите за моей рукой, – и сделал неприличный жест…

 
 

Я такое дерево

Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зеленый,
Всегда зеленый – и зимой, и осенью.
Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива,
Чтобы я мог не разгибаясь гнуться.
Но я другое дерево.

Если рубанком содрать со ствола кожу,
Распилить его, высушить, а потом покрасить,
То может подняться мачта океанского корабля,
Могут родиться красная скрипка, копье, рыжая или белая палуба.
А я не хочу чтобы с меня сдирали кожу.
Я не хочу чтобы меня красили, сушили, белили.
Нет, я этого не хочу.
Не потому что я лучше других деревьев.
Нет, я этого не говорю.
Просто, я другое дерево.

Говорят, если деревья долго лежат в земле,
То они превращаются в уголь, в каменный уголь,
Они долго горят не сгорая, и это дает тепло.
А я хочу тянуться в небо.
Не потому что я лучше других деревьев, нет.
А просто, я другое дерево.
Я такое дерево.

 
 

Вальс клоуна

Кружится жизни
крахмальное кружево,
Крошево вьюг.
Кружится сцена,
и круг ее кружится,
Клоунский круг,
Крутятся,
как карусельные лошади,
Дней жернова,
Крутится паперть
и плаха на площади,
паперть и плаха на площади,
и — голова…

Наши надежды,
и наши желания,
Зимние сны —
Ах, набирайтесь
терпенья заранее,
Ждите весны:
Только весною
в снегу обнаружится
Горстка травы,
Только весной
кто-то кружится, кружится,
Кружится — без головы…

 
 

Молитва клоуна

Спасибо, Господи, тебе
За все твои предначертания:
За все тревоги и страдания
Спасибо, Господи, тебе.

Спасибо, Господи, тебе
За то, что всё тобой уменьшено:
И радость, и любовь, и женщина
Спасибо, Господи, тебе.

Спасибо, Господи, тебе
За все земные прегрешения.
За боль, за муки и лишения
Спасибо, Господи, тебе.

Спасибо, Господи, тебе
За рабство и за двоедушие.
За ложь, измену и удушие
Спасибо, Господи, тебе.

Спасибо, Господи, тебе
За то, что предают товарища.
За преступления и пожарища
Спасибо, Господи, тебе.

Спасибо! Нашею судьбой,
Такою жизнью — сыты по уши.
Но также, просим мы о помощи
И о спасении тобой.

 
 

Дельфины
Попрощаюсь и в седло с порога!
В детстве я любил скакать в Марокко,
Чтобы огорчёнными руками
Всех отрыть, засыпанных песками.
И жалел печальных бедуинов
Ничего не знавших про дельфинов.
А дельфины – это те же дети:
Плачут, если их заманут в сети.
Не кричат, не рвут капрон, а плачут –
Словно эти слёзы что-то значат.
А ещё я думал об оленях,
У отца усевшись на коленях, –
Как они бредут, забыв про отдых,
Мыть рога от крови в тёплых водах.
Как сорока любит олениху,
Как сорока бьёт ворону лихо,
Если та над оленёнком кружит!
Пусть охотники с оленем дружат,
Так просил я.
Пусть его не тронут.
И добавил:
Пусть слоны не тонут.

Comments are closed.

Highslide for Wordpress Plugin