Александр Росин
главный редактор
Разве можно по-настоящему оценить красоту мира,
если сомневаешься, имеет ли он право на существование?
Кадзуо Исигуро «Художник зыбкого мира».
В каждом таком зверьке сбывается чья-то мечта…
Коли решишь завести кота, то не мысли плоско,
потому как это ответственный, важный шаг.
Коты бывают в клеточку, а бывают в полоску,
один по натуре бомж, а другой практически падишах.
Просвещу тебя, милая: некоторые из кошек,
поколеньями проживая вдали от родных пенат,
охотно едят на завтрак зеленый горошек,
а другим подавай сёмгу, рукколу и шпинат.
Даже мудрого поразит разнообразие их талантов!
кто наслаждается Бахом, кто пред царицей не клонит гордой главы,
одни охотятся на мышей, а другие на элефантов,
а кто-то гоняется за жар-птицей, которой на свете, увы,
не существует. Выбор – нелегкое дело.
Знаешь, в каждом таком зверьке сбывается чья-то мечта.
Но позволь посоветовать: как бы ты ни хотела,
воздержись, не приобретай летающего кота.
От него, если честно, почти никакого прока.
В клетке держать жалко, а выпустишь – ох, чистый шок.
Перебьет всю посуду, а осенью улетит в Марокко –
и поминай, как звали. Барсик? Или Пушок?
Бахыт Кинжеев, поэт, Нью-Йорк.
Фото Александра Росина, журнал «Флорида-RUS».
Каждому – свое
Булату Окуджаве разрешили однажды поехать в Польшу, где у него было множество поклонников.
В Варшаве он давал интервью, среди прочих вопросов там был и такой: «Вы все время пишете о прошлом России, об истории девятнадцатого века. Кем бы вы хотели быть, если б жили в то время?»
Булат, ни секунды не раздумывая, сказал, что неплохо было бы иметь усадьбу, немного земли, быть скромным помещиком и писать при этом романы. Интервью было напечатано. По возвращении Булата вызвал к себе Феликс Кузнецов, секретарь Союза писателей, и гневно спросил:
– Что ты такое наговорил, Булат, в интервью польской газете? Как ты мог сказать, что хочешь быть помещиком?
Булат возмутился:
– А кем ты, Феликс, хотел бы быть до революции?
– Что за глупый вопрос?! Крепостным, разумеется.
Из воспоминаний Бориса Мессерера.
Утро красит
«Утро красит нежным светом…» – музыка братьев Покрасс, текст Василия Лебедева-Кумача.
Лебедева-Кумача я зауважал вдруг и совершенно неожиданно, когда случайно прочитал о нем в воспоминаниях Александра Нилина: «Был такой знаменитый поэт-песенник Лебедев-Кумач, его на каком-то выступлении студент спросил: «А как вы относитесь к Пастернаку?» Он ответил: «Пастернак – великий поэт», – подумал и добавил: «А он меня, наверное, поэтом не считает».
Фото Александра Росина, журнал «Флорида-RUS».
Отец и дочь
Случайно наткнулся на этот снимок. Пол и Мэри. Отец и дочь. Думаю, его сделала жена Пола. Не только потому что Линда Маккартни была замечательным фотографом (недавно у какой-то феминистки обнаружил слово «фотографиня» – ужо их!), но и потому, что настоящую любовь нельзя придумать. А Пол и Линда любили друг друга и прожили свою жизнь в любви. Я помню интервью Пола Маккартни уже после смерти Линды, где он сказал, что за всю их тридцатилетнюю совместную жизнь они расставались лишь на неделю.
Мэри, их первая дочь, тоже стала фотографом. Мэри Маккартни родилась в 1969 году в Лондоне. В этом году ей исполнилось 40 лет. Как некоторые писатели вышли из «Шинели» Гоголя, так Мэри выпестовалась из вот этой куртки отца.
Она – копия Пола, хотя характер и чувство юмора позаимствовала у матери. Да и профессию тоже. Мэри известный фотограф. И не только в Британии. Ее выставки фотопортретов объездили весь мир, в том числе – выставлялись в Национальной портретной галерее Лондона. Но когда специалисты в ее работах находят сходство с работами Линды, она не обижается. «Было бы странным, если бы я совсем ничего не взяла от своей матери, – смеется она. – Моя самая любимая песня Битлз – Let It Be. Она – очень личная для меня песня, поскольку в ней упоминается моя бабушка Мэри, и моя мама пела там на бэк-вокале. Мы действительно были близки. Мама была клевой девушкой».
Нас возвышающий обман?
Я уже очень давно не верю во все исцеляющую силу правды — если бы даже она каким-то чудом оказалась кому-то известной и выразимой во всей своей точности и полноте. Я думаю, даже самая нежная дружба и тем более — любовь в огромной степени основываются на всевозможных уклонениях от правды — на умении забывать, не замечать, умалчивать, перетолковывать, приукрашивать… В результате чего мы любим уже не реального человека, а собственный фантом, или, если угодно, конструкт, для постороннего глаза иной раз до оторопи не схожий с оригиналом, той песчинкой, на которую наше воображение наращивает собственную жемчужину, белую или черную.
А уж сколько-нибудь массовое единство тем более может стоять лишь на лжи, ибо только ложь бывает простой и общедоступной, истина же всегда сложна, аристократична, неисчерпаема, противоречива (там, где действительно ищут истину, — в науке, — там никогда не затихает борьба мнений и научных школ), а главное — истина во множестве своих аспектов отнюдь не воодушевляет… Это отчасти и неплохо, поскольку пессимисты всего только отравляют людям настроение, тогда как оптимисты ввергают их в катастрофы, но — всякое корпоративное согласие может стоять лишь на системе коллективных фантомов, а потому так называемая народная память неуклонно отвергает все унизительное, храня исключительно возвышающие если уж и не совсем обманы, то, по крайней мере, очень тщательно отфильтрованные элементы правды. Подозреваю, что ни один народ не в состоянии принять всей правды о себе, не рассыпавшись на множество скептических индивидов.
Александр Мелихов, из Фейсбука.
Океан и Маяковский
А вы могли бы?
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочёл я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Фото Александра Росина, журнал «Флорида-RUS».
…Смычки ушли, обида осталась
“Помню, -рассказывает Рудольф Баршай, – как Ойстрах обиделся на Цейтлина, когда тот после концерта спросил: “Додик, почему у вас такие резкие смены смычка?” Ойстрах покраснел, ничего не ответил и с тех пор со Львом Моисеевичем не разговаривал. Но резкие смены смычка ушли”.
Сергей Чупринин, из Фейсбука.
Ее любовь…
На остановке автобуса. Высокий мужчина лет пятидесяти, стоит и смотрит в смартфон. Рядом сидит его юная дочь, чей возраст – от тринадцати до семнадцати – размыт из-за синдрома Дауна. Вдруг она протягивает руку и начинает тихонько гладить локоть отца. Вероятно, это обычное проявление любви, потому что отец никак не отзывается. Ее любовь, выраженная почти собачьим взглядом и этим поглаживанием, настолько сверхмерна, насколько необычны ее лицо и спокойная безответность отца. Его страдание стало привычкой, иначе просто не справиться, ее любовь – никогда привычкой не была и не будет, этой девочке ни с чем не надо справляться, всё непоколебимо и навсегда здесь.
Я сейчас пишу не прозу и не стихи, поэтому добавлю лишнее предложение: эта банальная картина, которую когда-нибудь видел, думаю, каждый человек, – предельное выражение реальности, тот случай, когда реальность поднимается до символичности, и это, в сущности, всё, что необходимо знать о жизни.
Из Фейсбука Владимира Гандельсмана.
Облако в штанах
Цеховая критика самая крутая: на выставке Конст. Коровин с укором говорил Исааку Левитану: “Признайся, что это облачко ты украл у меня!”
Georgi Yelin, Фейсбук.
Мои собаки всегда улыбаются
Ален Делон любит животных. «В моем доме всегда живет много собак, я даже самостоятельно вывел особую породу». Первой собакой была доберманша по кличке Гала. «Однажды я на неё накричал и даже ударил по заднице. Она села и взглянула на меня. Я увидел, что она плачет. С тех пор я все понял, и теперь мои собаки всегда улыбаются. А ещё меня всегда трогают собаки, которые находятся рядом с бомжами на улице. Им всё равно, что их хозяин — бомж. Вы думаете, что мои собаки знают, что я — Ален Делон? Им всё равно! Мои собаки меня любят, они не знают кто я, что я делаю. Эта безоговорочная любовь, любовь без размышлений, полная и настоящая любовь!»⠀
В имении Алена Делона в Швейцарии живет 8 собак. Там же расположено кладбище всех его бывших собак: всего их было 45. Посреди этого собачьего некрополя он построил часовню. И после многочисленных обращений получил официальное разрешение похоронить себя там, когда придёт этот день. Он утверждает, что это высшая роскошь.
Но больше всего его волнуют животные, которых мучаю. Он готов пустить в ход все средства и свое влияние, чтобы защитить их. Однажды Ален Делон вызвал вертолёт, чтобы спасти кошку, которой кто-то вырвал лапу, привязав ее к машине. Теперь трехногая кошка живет у него в имении. Как и трехногий кролик.
Из Фейсбука Ирины Павловой.
Про тех, кто в море
Надо каким-то образом приучить эту власть удовлетворять свои малые и большие державные нужды так, чтобы никого не беспокоить, и желательно, в каком-нибудь уединенном месте. Понятно, что День Военно-морского флота – это такая большая державная нужда. Задача проведения этого мероприятия понятна – это организация пробок и доставление всем максимальных неудобств, а также обеспечение возможности поглазеть, куда-нибудь сводить мужа-идиота, тупого ребенка, который, воткнувшись в айфон, будет ходить в этой толпе.
Затолкали в Неву несколько страшненьких, серых корабликов, которые жалко смотрятся на фоне мощных прогулочных метеоров до Петергофа. И обещают всякие сюрпризы. Может быть, проведут в цепях Канта, наконец, который, как известно, является главным врагом Флота, да.
Они вправе упиваться всей этой державностью, симуляцией мощи, но у них получится казенное. И понятное дело, что это будет обычная привычная ритуалистика и казенщина с таким острейшим вкусом лжи.
Вы знаете, в чем ложь… Было бы понятно, если бы этот день можно было бы организовать и срежиссировать, как он того, вероятно, достоин и так, как, вероятно, это следовало сделать. Вот если бы это мероприятие доверили бы мне… Знаете, существует такая практика объемных, очень ярких голограмм, которые можно зажигать с нескольких точек над любым пространством, над любым воздухом. И вот, вероятно, я бы в первую очередь, конечно, в эти голограммы включил изображения всех моряков, сгубленных идиотскими приказами начальства, погибших из-за совершенно нелепых директив и правил, убитых дурацкими, нелепыми предписаниями, угробленных теми запретами, которые, в частности, как выяснилось, убили этот экипаж на «Лошарике», убитых адмиральской тупостью. Там бы были не только «Курск» и «Лошарик» – также экипажи всяких М-200, ТЛ-995, С-342 и все подобные известные случаи.
И вот представьте себе эти обросшие ракушками призраки моряков, погубленные идиотизмом начальства. Вообще, конечно, там не должно быть только тяжелое и грустное. Должно быть и радостное, должны быть победы. И, например, там шквал восторга вызывало бы показательное протаскивание украинского баркаса. Поскольку это была единственная весомая победа флота за последние 50 лет. Это был баркас, как вы помните, под названием «Новые ворота». Может быть, кстати говоря, это и есть обещанный секрет, который будет предъявлен, поскольку трофеев, в общем, больше нету. А, как известно, украинских моряков, скорей всего, отпустят.
Вообще, возникает вопрос, за каким чертом это надо. Никто не решается себе его задать. И, вообще, это такая очень интересная, повторяющаяся тенденция жить странными старыми победами, которые тоже, как выясняется, не вполне чисты и не вполне победы. Те, кто слушает «Эхо Москвы», помнят, наверное, мой рассказ о крейсере «Варяг», который оказался чистейшим фейком, будучи затопленным мирно в собственной гавани с предварительной эвакуацией команды и потом воспетый австрийским поэтом-наркоманом, который, собственно говоря, и сложил эту всю историю.
И вообще, эта тряска над старыми победами, этот день ВМФ сильно напоминает такую пожилую шлюху, которая, причмокивая, раскладывает пасьянс из фоточек своей молодости и думает, что это кого-нибудь возбудит. Но, вы знаете, что у обывателя и не на такие команды встает, и что военно-морской ритуал все равно он входит, что называется, заходит, заводит. Ну, вот, к сожалению, Россия опять превращается в такую бедную, седую белку в старом имперском колесе.
Короче говоря, Питер ждет много старого, крашенного серой краской пока плавающего железа, пропитых рож под фуражками, лицемерия и ожидает примерно тонна пуговиц, всяких кокард и орденов размазанная по трибуне.
Александр Невзоров, журналист.
Фото Александра Росина, журнал «Флорида-RUS».
«Фрам» – значит «вперед»!
«Трудное – это то, что можно сделать немедленно. Невозможное требует несколько больше времени». Фритьоф Ведель-Ярлсберг Нансен (10 октября 1861 – 13 мая 1930). Норвежский полярный исследователь, учёный-зоолог, основатель новой науки – физической океанографии, политический и общественный деятель, лауреат Нобелевской премии мира.
Он мог бы стать художником – и физическую океанографию основал бы кто-то другой. Он мог бы стать королем Норвегии, но по конституции король должен был быть протестантом, а Нансен был атеистом. Он стал тем, кем стал: знаменитым путешественником, ученым, спасателем. Он спасал русских от голода в Поволжье, армян – от геноцида, он дал народам Европы возможность свободно перемещаться по миру с помощью «нансеновских паспортов». Среди обладателей этого документа были Марк Шагал, Игорь Стравинский, Анна Павлова…
Страсть к полярным путешествиям появилась у Нансена в плавании за тюленями на шхуне «Викинг». Он привык рисковать. А люди, его окружавшие, привыкли, что доктор зоологии Нансен каждый раз отправляется во все более опасные путешествия.
Когда газеты сообщили о плане Нансена похода к Северному полюсу, его объявили «прекрасно разработанным планом самоубийства». Это путешествие стало главным делом жизни Фритьофа Нансена. Он сам придумал и построил корабль «Фрам» – не просто корабль, но настоящий научный инструмент, специально созданный для плавания во льдах и вместе со льдами. Широкий корпус и округлые борта делали корабль похожим на яйцо, и неспроста: такой корабль льды на раздавят, а выдавят наружу. Жена Нансена Ева по морскому обычаю при спуске «Фрама» на воду крестила корабль шампанским. Позже Нансен вспомнит об этом и в посвящении к мемуарам «Фрам» в Полярном море» написал: «Той, которая дала имя кораблю и имела мужество ждать».
«…Всего трогательнее был интерес к нам бедных рыбаков и крестьян и их приветствия. Они часто приводили меня в изумление; я чувствовал, что они следят за нами с большим волнением.
Помню однажды, вблизи Хельгеланда, какая-то старая женщина без конца махала нам платком с голой скалы. Дом ее лежал далеко от берега, под горою.
– Может ли быть, что она машет именно нам? – спросил я стоявшего возле меня лоцмана.
– Да, без сомнения, – ответил он.
– Но как может она знать о нас?
– О, здесь все знают о «Фраме» и обо всем плавании; в каждой избушке знают. И с нетерпением будут ожидать вашего возвращения, будьте уверены, – ответил он.
Поистине ответственную задачу берем мы на себя, раз весь народ с нами. Подумать только: вдруг все окажется заблуждением!
Вечером я садился на палубе и глядел на берег. На мысах и островах рассеяны повсюду одинокие домики. Здесь ведет свою суровую жизнь норвежский народ в борьбе с каменистой почвой, в борьбе с морем.
Этот народ посылает нас в плавание, в великую, полную опасностей неизвестность – тот самый народ, который стоит там в рыбачьих лодках и с изумлением следит, как тяжело нагруженный «Фрам» медленно движется на север. Многие снимают зюйдвестки и кричат «Ура!», другие успевают только посмотреть на нас. Там, на мысе, толпа женщин, которые кричат и кланяются нам, а на море перед нами на нескольких лодках дамы в светлых летних костюмах и мужчины с веслами машут зонтами и платками.
Да, это они нас посылают. Трогательно видеть это. Вряд ли кто из них толком знает, на что жертвовал свои деньги. Быть может, они слыхали, что затевается опасный поход, – но зачем, для какой цели?.. Не обман ли все это?.. И все же их взоры обращены к нашему судну, и в их сознании при виде его мелькает, хотя на мгновение, новый, непостижимый мир, зарождается стремление к чему-то им еще неизвестному…
А здесь на борту люди, покинувшие жен и детей. Сколько боли причинила разлука, какую тоску и лишения таит в себе будущее? И не выгоды прельстили этих людей. Быть может, честь и слава? Но ведь и они могут оказаться невелики. Нет, это еще и по сей день дает ростки все та же жажда подвигов, то же стремление переступить пределы известного, что кипело в этом народе в эпоху саг. Несмотря на всю погоню за хлебом насущным, не такой уж, пожалуй, перевес имеет в жизни народа мысль о выгодах».
Фритьоф Нансен «Фрам» в Полярном море».
Фото Александра Росина, журнал «Флорида-RUS».
Ничего не вижу, ничего не слышу…
Опыт общения с кошками у меня невелик. Всего лишь пять лет, как приблудился ко мне Шурик. Так все эти пять лет изучаем мы друг друга. Пока Шурик знает меня лучше, чем я ее.
Но чтение умных книг подсказывает, что кошки – прямое продолжение их хозяев.
А вчера у Льва Лосева прочитал про кота Бродского Миссисипи. Совершенно пронзительные строки: «Летом 2000 года я делал предварительную разборку архива Бродского. Осиротелый старик, кот Миссисипи прыгал на стол, укладывался на рукопись, пахнущую хозяином, и тут же крепко засыпал. Заснув, он пускал слюнку, но я не решался его согнать, поскольку догадывался, что он имеет больше прав на эти бумаги, чем я. Если будущим исследователям творчества Бродского попадется в черновике расплывшееся пятно, знайте — это кот наплакал.
Бродский разделял распространенное заблуждение, что в кошачьем имени должен быть звук “с” (см. о фонеморазличительных способностях кошек ниже). Отсюда — “Миссисипи”. Его ленинградскую кошку звали Оська. После переезда Бродского в Бруклин Миссисипи по семейным обстоятельствам был оставлен в Гринвич–Виллидж у соседки и многолетнего друга Маши Воробьевой. Маша рассказывала, что в ночь смерти Иосифа Миссисипи метался по квартире и плакал. Я в телепатию не верю, но теперь Маша тоже умерла, и я рассказываю вместо нее».
Фото Александра Росина, журнал «Флорида-RUS».