Ирина Павлова
лауреат премии журнала «Флорида».
Как часто у меня случается, выбирая, где жить в той или иной поездке, я останавливаюсь, сама не зная того, в историческом еврейском месте. В Харькове я когда-то облюбовала милую маленькую гостиницу, останавливалась в ней несколько раз. Удобно: рядом Сумская, центральная улица Харькова, буквально за забором – планетарий, где в детстве я впервые увидела близко звезды. А потом выяснилось, что в этом здании до революции была синагога кантонистов, евреев, отслуживших 25 лет в царской армии. Сюда наверняка ходил и мой прадедушка-кантонист. И в Братиславе я жила между прелестной голубой церковью Святой Елизаветы (привет, моя старшая внучка Лизочка!) и старой синагогой, которую открывают по праздникам, когда съезжается миньян(10 взрослых евреев-мужчин старше 13 лет для молитв), в одной Братиславе недостаточно для него евреев.
Так случилось и в этой поездке во Львов. Прямо рядом с подъездом дома, где я сняла квартиру, висел указатель «Большая Городская Синагога». Синагога, которой больше нет. Из окна моей комнаты был виден мемориал на том месте, где она стояла до войны. Ночью там красивая подсветка, никак не умаляющая трагичности прошлого. Синагога была разрушена во время войны. Вполне возможно, в нее по праздникам ходили сестры моей бабушки, жившие во Львове с послереволюционных времен, на улице Лермонтова, теперь переименованной в улицу Джохара Дудаева. Одна сестра осталась во Львовском подполье. Ее выдали. Погибла в лагере Бельжиц, теперь это Польша.
Когда близкая подруга моей дочери узнала, что я еду во Львов, она попросила меня посмотреть, вдруг я найду следы брата ее дедушки, он тоже погиб в гетто. Юлий Ларинский, оперный певец. Так что у меня были причины пойти в район бывшего гетто. Гетто было огромное, а как иначе? До войны во Львове жило 130 тысяч евреев. После войны осталось около 800. Несколько улиц, старые мещанские доходные дома, которые не ремонтировали со времен австрийской империи, больше ста лет. На одном окне увидела объявление о продаже квартиры. Не знаю, как покупать квартиру в доме, зная, что 80 лет назад в ней жили люди, которые погибли во время Катастрофы? Я довольно много прочитала о том, что произошло тогда, как и кто их убивал, как мученически они погибали. Я все это понимаю и помню. Но я не историк, пишу только о том, что видела.
Я долго шла по улице от задов оперного театра, где когда-то пел Юлий Ларинский, а сестры моей бабушки приходили его слушать. Эта дорога вела не к храму, а к рву возле железнодорожного полотна, где расположен памятник погибшим в гетто. Огороженная невысоким заборчиком площадка, минора при входе рядом с приоткрытой калиткой. И ряды старых позеленевших могильных камней, на которых почти невозможно прочитать надписи, даже если бы я читала на иврите или идише. В конце аллеи памятник, вопиющий к Богу старый еврей, как будто вопрошает: «За что?!» – в гневе и мольбе воздев к небу руки.
Очень сильный памятник, автор украинец. У подножия памятника мраморная плита, а на ней букет живых цветов с желто-голубой лентой, несколько искусственных цветов, зажженные христианские поминальные свечи. Я не знаю, кто приходит сюда через 80 лет после гибели гетто. Но кто-то же приходит?! И это явно не евреи. Возможно, это внуки тех, кто принимал участие в акциях. Возможно, и нет. Но, чтобы прийти сюда, нужно идти именно к мемориалу, экскурсии сюда не возят, идти далеко. Но кому-то же было необходимо прийти? Может быть, я задаюсь несуществующим вопросом? Может быть. И да, мы помним погромы и времен Богдана Хмельницкого, и Петлюры, и гетто второй мировой. Но кто-то же пришел и зажег эти свечи?
Мне вообще показалось, что во Львове стали много говорить о евреях, живших здесь в прошлом. Экскурсия по центру города заходит и на место разрушенной Старой Синагоги, и проходит она по Староеврейской улице. И висит там на одном из домов вывеска, что дом построен в 1663 году купцом Соломоном Фридманом, и это самый древний из сохранившихся еврейских домов.
А рядом с ним открыт еврейский этнографический музей, который я обнаружила слишком поздно и куда пойду в свой следующий приезд в этот чудесный город. Но зато я побывала в другом этнографическом музее, в маленьком городке Жовква. Музей собран энтузиастами, по крупицам, и очень красиво расположен вдоль винтовой лестницы старого здания ратуши. В большом зале ратуши находится еврейский музей. Старые молитвенники, письма и записочки, кипы, подсвечники. Трудно представить, как это уцелело. Понимаю, что после войны в городке не осталось евреев, зато осталось много свободных домов, еврейских и польских. Но ведь не выбросили новые жильцы, отнесли эти предметы в музей… Это был старый город, с огромной (до 30% жителей) еврейской общиной. В нем было Магдебургское право: евреи и украинцы имели равные с поляками права селиться в городе и заниматься любыми ремеслами. В Жовкве находилась до войны самая большая в Европе хасидская синагога. Экскурсовод привел нас к ней, она очень пострадала во время войны, но устояла. Здание признано памятником ЮНЕСКО.
Приезжали евреи из Канады и Америки, выходцы из Жовквы, собираются восстановить. Но сейчас, когда Россия бомбит в том числе и Львов, это невозможно.
В другой экскурсии я побывала в городке Золочев, который когда-то был самым крупным еврейским центром Галичины. И здесь было Магдебургское право, и здесь жила огромная еврейская хасидская община, и здесь не осталось никого и ничего. Экскурсовод сказала, что город гордится тем, что в нем родился автор гимна Израиля “Ха-Тиква” (“Надежда”). Другой еврей, лауреат Нобелевской премии по химии Рональд Хофман, которого удалось спрятать и позже – через Польшу, Чехию, Германию вывезти в США. А сколько их могло бы быть, не стань они черным дымом крематория?
Мы уже выезжали из города, дорога шла между полями, когда экскурсовод сказала: «Посмотрите налево, это старейшее католическое кладбище города». Старое кладбище, старые надгробья. «Теперь посмотрите направо, – сказала она. – Здесь было самое старое еврейское кладбище, где был похоронен известный хасидский раббай, к которому приходили за советом». Направо было вспаханное чистое поле. При дороге стоят высокие белые камни. Они были установлены на месте могилы раббая. К ним и теперь приходят люди за советом.
Все понимаю, многое помню. Но ведь кто-то пришел и зажег свечи у памятника в гетто?
Фото автора.