Раньше писатель, даже если он писал о коллективизации, был от народа бесконечно далёк. То есть, ему народ был близок, а он народу – как ангел на небеси: верили, что где-то есть, но прилетит вряд ли.
Писатель был портретом в школьном кабинете, или тремя профилями в правом углу Литературки, или Стивеном Кингом, про которого удивительно было вдруг узнать, что он жив – потому что писатель –это почти обязательно умер. В лучшем случае писателем могла оказаться неприятного вида заводная игрушка, барабанящая с телеэкрана умные слова – со страшной скоростью и на любую тему; нет, я не имею в виду Веллера, ни в коем случае, это вам показалось.
Писательские биографии описывали не жизнь, а житие. Писатель был бесплотным производителем эмоций – и его можно было ругать, как ругают Бога или производителя сосисок.
С развитием интернета все изменилось. Сейчас писатель – не небожитель, а человек из next door. В интернете можно наблюдать, как писатель несмело рождается, как растет, как переносит детские болезни, как встает на крыло, как парит неподалеку от солнца, как проваливается во влюблённость или в запой; с писателем можно запросто поболтать, выразить ему почтение или обозвать его дураком. Можно макнуть палец в его душу, и узнать, какова она на вкус. Писатели делают обычные человеческие глупости, а некоторые даже могут пообещать жениться. После такого волей – неволей начинаешь за писателя болеть, как за футбольную команду, сопереживать ему – и просто его любить.
Это обезоруживает. Потому я не стану называть имён (Веллер – не в счёт: я не уверена, что он человек, он не написал мне ни одного отзыва, да и где я говорила, что люблю Веллера?).
Да и думы мои, скорее, не о писателях, а о судьбе. Великой русской литературы в целом, и моей – в невеликой частности. В общем, традиционные русские темы. Есть еще дороги, дураки и цены на водку – но об этом в другой раз.
***
Бывает так: вдруг загорается звезда. Он хорош и обещает стать еще лучше. Он бьет наотмашь точностью слова и умиляет незащищенностью души. Он весьма по нынешним временам талантлив и по-человечески красив. Его маленькие рассказы въедаются в память. Потом он долго пишет большую книгу, которую ты ждёшь – и книга оказывается плохой.
Так бывает часто, почти всегда.
И не в звездах тут дело – время такое.
***
Время нынче торопливое. Во всех отраслях человеческой деятельности наблюдается спешка. Теперь уже каждый дурак понял, что время – деньги. Девяносто процентов населения завидует нуворишам, успевшим выловить деньги из той, первой, легкой волны экономической свободы – и судорожно пытается догнать счастливчиков. Оставшиеся десять процентов нуворишей просто уже не могут остановиться. Бегущих по волнам обогащения подстегивает и свистящая в воздухе плеть предчувствия, что осталось недолго. Разве строители, вырубающие подмосковные леса, не понимают, что леса надо беречь? Понимают, конечно. Просто они торопятся – коттеджи надо строить и продавать, здесь и сейчас – потому что завтра и в Мордовии может, мягко говоря, не получиться. Те же хлопоты у коррумпированных милиционеров, у абортмахеров, у продавцов волшебных таблеток, у конструкторов танцующих мостов, у нефтедобывающих корпораций – да куда ни плюнь, у всех одна забота.
Издательства в этом смысле ничуть не хуже других – разве что циничней. Как только на глаза издателю попадается более или менее приличное месторождение сырья для изготовления денег, из месторождения выжимают всё – даже то, чего в нем никогда не было.
Писателя загоняют в рамки формата – и через год писателя нет. Хочешь издаваться – пиши роман. Наполняй текст водой, ватой, поролоном, туалетной бумагой- чем хочешь, но текст должен быть длинным. Будет ли он при этом хорош –не суть важно. Набил одну чучелку – набивай следующую.
Быстрее. Шире. Громче. Завтра тебя могут забыть.
Ему бы, писателю-скважине, помолчать немного, подумать, попить водки, бабочек сачком погонять – ан нет, некогда. Ему бы выпарить мысль до консистенции густой сметаны – чтобы читателю было сытно, чтобы вспоминалось потом с нежной грустью, как мамины вареники – но издатель требует четыреста тысяч знаков с пробелами, и бодяжь свою сметану чем хочешь.
Всё тот же Веллер сконцентрировал суть издательского промысла в нескольких словах: «Всё, что ты делаешь – дерьмо, до тех пор, пока я это не продал». Сам Веллер продается столь обильно, что наверняка уже перестал сомневаться в качестве своей продукции. Ему проще, чем большинству его последователей – он же не человек. А человеку свойственно мечтать. Человек – писатель мечтает висеть портретом на стене или профилем в Литературке. Может быть, тот молодой и талантливый, чья книга оказалась продаваемым дерьмом, и повис бы профилем, будь в его библиографии только сжатые в пружину рассказы на две страницы – те, с которых он начинал. Что он хотел рассказать миру миллионами букв, если в маленьких рассказах он умещал небо? Что он хотел увидеть свою книгу, а издатель хотел на нем заработать? Увы, больше в той книге ничего не разглядеть.
Может быть, Галина Щербакова запомнилась бы читателю, если б ограничилась экранизированной повестью о влюблённых детях? (Без имен никак не выходит – ну, хоть сберегла молодых и пока ещё трепетных) Может, Виктория Платова, очевидно талантливая тетка, чуть веселее улыбалась бы с фотографий, если б не была вынуждена заворачивать в свои кружевные тексты кирпичи трёхрублевых детективных страстей? Может, стоит признать, что литературу нельзя продавать на вес, как поношенное тряпье?
А то валяются по обывательским сортирам недочитанные книжки, мешаются в кашу фамилии авторов и имена литературных героев, выплёвывается в сердцах убийственное «что это было?», и хорошо ещё, что писатель этого не слышит.
***
Рукописи полезно жечь. Туалетная бумага и обрывки поролона хорошо горят, вода испаряется – остаётся суть. А время – время проходит, и сменяется новым временем.
Слышишь, звезда, – пожалуйста, не плюй в вечность: книги живут дольше фильмов, вину за плохую книгу нельзя свалить на режиссёра. Писатель всегда один. Это Татьян и Юлий в розовых обложках отряды – им по одной нельзя, они по одной не выживают. А у звёзд – свой путь, короткий ли, длинный – звёздный.
А заодно – Господи, и меня спаси от искушения.
[divider]
Анна Голубкова