Составляла я план автобиографического романа. Ну, под цифрами: бабушки-дедушки, родители, братья, школьные друзья. Учителя. Директор школы Иван Никифорович Пашуков: «Горланова, у вас от мельничи до котельничи три километра, от котельничи до мельничи пять!» Мои первые стихи, как пыльца на крыльях бабочки, быстро облетели. Первая любовь. «Я опоздал на десять минут — скажи, когда я смогу вернуть тебе эти десять минут в пятикратном размере?!»
Мучительно выбирала, куда поступить! Подруги все шли на мехмат, а я физику вообще не понимала! До сих пор удивляюсь, как по твердому проводнику они ползут, эти электроны, не кончаются. Суть электричества — загадка для меня и сейчас. «И это украшает женщину до преклонных лет», — сказал мне недавно один доцент-физик (а суть электричества так и не объяснил).
Поступила на филфак. Комина любила Бахтина, и народно-смеховая культура тоннами записывалась мною (всю жизнь я веду записные книжки). До сих пор встречаю в своем архиве: «Она по фамилии Лебеденко, но ее зовут все Лебляденко».
Университетские друзья. Мне навсегда врезались в память слова Юзефовича на третьем курсе: «С женщинами я завязал — буду любить тебя, Ларку, Катю». То есть мы не женщины! Такое было время. Шестидесятые! Приведу один случай, который наглядно выражает суть этих лет. Моя знакомая поехала в город Горький на свою свадьбу. На вокзале она остановилась покурить, к ней подошла компания юношей. Поговорили. Все сходилось: одни и те же песни любили, одних и тех же поэтов. Она их пригласила на свадьбу. Когда они пришли, родители жениха спросили: «Это одноклассники или однокурсники?» — «На вокзале познакомились». Все. Свадьба была отменена! Поколению родителей уже было этого не понять!..
Диссертация. Работа над Акчиоским словарем. Замужество. «Букуры берут не нападением, а осадой». Дети. Их сентенции: «Так мне кошек жалко, так жалко! — А что, почему? — Они не едят клубнику!» Слава сочинял сказки. «Наша мама вставила золотой зуб. Если разбойник нападет, она ослепит его своим золотым зубом, он глаза закроет, а мама за это время убежит!»
Приемная дочь. Она стоила мне десятерых! А когда Наташа ушла от нас к богатой тетке, говорила: «Они водку пьют ящиками». Это мы-то! Абстиненты тогда! Когда Наташа вернулась к нам соседкой в свою комнату из детдома и спросила, как жили, я ответила: «Как мы пили водку ящиками, так и продолжаем». — «Да вы перенедопили»…
Книги. Для меня много значили они! В юности прочитанная «Охранная грамота» Пастернака определила мое отношение к браку. «Движение, ведущее к зачатию, есть самое чистое в мире». Фраза из моего письма, кажется, Шуре Певневой: «Одной грудью кормлю дочь, а другой — Кафку читаю»…
В 1978 году я начала писать прозу. Бросила диссертацию, готовую, одобренную. Сначала я публиковалась в «Урале». Редактор дописывал за меня главы, потом в пермском издательстве редактор выбрасывал из рассказов сны (фрейдизм же — в советское время это было запрещено все). И концы рассказов выбрасывали. И названия меняли (тут есть реплика Володи Киршина: «А тебе вставляли в каждое предложение по подлежащему? Нет. То-то! А мне вставляли.»). Hу и конечно: всю народно-смеховую культуру вычеркивали. «От смеха она просто легла на него» — на полях рукою редактора: «Убрать! Эротика!»
Стукачи, сумасшедшие и алкоголики в нашем доме: это пункты семнадцатый, восемнадцатый и девятнадцатый… Коммуналка. Кошки. Соседи. Вечеринки по сорок человек — их украшение: Лина Кертман. Она все старалась понять через русскую литературу. Даже когда на нашей серебряной свадьбе гениальный поэт К. устроил драку, Лина вопрошала: «А Есенин мог бы так себя вести?» Он только так себя и вел, но кому от этого легче! И все же мне было легче oт слов подруги…
Мои отношения с читателями-поклонниками. То мешок картошки привезут, то кролика. Я об этом напечатала рассказ, так Курицын высмеял. «Дима Бавильский, почему ты принес Нине одну бутылку шампанского? Неужели не мог еще и коробку конфет купить? Наташа Шолохова, почему ты купила Нине один килограмм пельменей — неужели не могла два!» Смех смехом, но поклонники часто доводили меня до слез. Входят и сразу: «Когда вы сделаете ремонт?!» Слава: «В понедельник в девять утра не поздно будет, нет?»
Невестка, внук. Вера в Бога с 1986 года! Операция… Живопись моя (пальцем по шестнадцать картин в день, потому что не могу остановиться, если пошли рыбки, то рыбку за рыбкой, кошки, то кошку за кошкой и т. п.). Говорю: «Будет ли у меня когда-нибудь своя галерея? — «Будет, — отвечает муж. — Тебя туда будут привозить на коляске…:
Студенты, пишущие дипломные работы по моей прозе. Это за чаем я сказала сыну: «Знакомься — если б я была Ахматова, то это были бы Ося Бродский и Толя Найман». Но поскольку я не Ахматова, то и это …не Ося и не Толя. Потому что мои студенты, уходя, говорят: «С вами так интересно разговаривать!» Если б Ося или Толя сказали хоть раз Ахматовой, что с нею интересно разговаривать!.. Она бы спустила их с лестницы. Само собой, что с писателем интересно разговаривать, об этом даже разговаривать неинтересно…
Старость. После последнего моего выступления по телевидению подруга сказала: «Можешь больше не красться. Старый забор сколько ни крась — это все равно старый забор!»
Черные ботинки в зеленой траве,
Кому-то вы долго служили,
И вот стали совсем не нужны,
как я!
Но дождик прошел,
и выполз червь дождевой —
Прислонился, как родной.
Цвета ноги человека…
Стихи снова пришли ко мне, пишу их в горестные минуты.
Свобода. Соавторство. Юмор: «А пенсионные бананы сколько стоят?» — как спросил один старичок на рынке (про уцененные бананы). Юмор помогает сохранить собственное достоинство, поэтому я так его усердно записываю.
Так, юмор я перенесу в тот пункт, где «проза». Кое-что еще объединила. Получилось двадцать пять. Слишком мифом отдают такие цифры. Про что я еще забыла? Про болезнь «Ах депрессия моя, ты депрессия, что ни сделала бы я, мне не весело». И как я с нею борюсь.
Оставив двадцать шесть пунктов, я включила радио «Свобода». Передавали эссе о деньгах Эпштейна! И тут я подумала: о наших ли? Я и цветов некоторых не знаю… а, да это же крупные купюры, которых я в руках не держала, вот оно что! Бедность. Все свое ношу с собой. И это будет двадцать седьмой пункт. На двадцать седьмом месте будет глава о деньгах в романе – мне не везет в этом … как-то… И вдруг меня осенило: ну, если деньги у меня в голове не на втором, не двадцатом даже месте, а на двадцать седьмом, отчего же будет мне с ними везти? Ибо сие двадцать седьмое место — оно же последнее.
Утка
Помните старинную русскую песню: «Старушку привезли в больницу – она решила долго жить»? Сначала все так и было. Ее привезли на «скорой», ввели в палату, показали кровать и утку под ней: «Вот, матушка, в нее будешь ходить в туалет». Я, конечно, готова мимоходом опортретить бабушку, но лучше это сделать вам самим, читатель.
Ночью вся больница проснулась: по грохоту поняли, что по коридору идет сверхъестественное существо и переступает железными ногами. За кем или за чем? За наркотиками! Нынче, значит, так нападают наркоманы?..
Но оказалось, что это наша бабушка, двигая обутой в железо ногой, шла в туалет. Она всю жизнь гордилась, что четко выполняла указания начальства.
Дочь рассказала эту историю про бабушку своей подруги, а потом смотрит выжидающе – тестирует нас на юмор. Ну, мы отсмеялись, исправно пройдя тестирование.
Особенно согрело нас, что это происшествие не завершилось, как мы ждали, ни захватом заложников, ни стрельбой рэкетиров, ни налетом наркоманов, террористов-сатанистов-патриотов-борцов-за-счастье-всех-на-свете и прочих белогорячечников.
– А за границей эту историю бы не поняли: у них утки, наверно, пластмассовые или вообще надувные. Никакого грохота, даже если бы американская Салли девяностолетняя задумала надеть на ноги.
Семейство воодушевилось, словно и впрямь кто-то мог в ближайшее время поехать за границу и там поведать про Россию.
– Раньше мы не могли выехать, потому что был железный занавес. А теперь – потому что денег нет, – заугрюмел муж.
– Россия расцветет лет через десять, у всех будут деньги, и у нас в том числе! – остервенело-оптимистично ответила я.
Так в микрообъеме воспроизвелись неразрывные качества русского сознания: эсхатологизм и утопизм.
– Вы вставите утку в рассказ или нет? – с холодным расчетом в глазах спросила дочь. – Это ведь такой эпизод классный, а пока дайте мне авансом некоторое количество этих приятных бумажек на плащ!
– А зачем писать? – я пожала плечами. – Через десять лет Россия будет в зените расцвета, утки будут бесшумные, как на Западе…
– С компьютером, – добавил муж.
– В общем, юмор этот будет непонятен. Для суетливой сиюминутности, что ли, творить.
Дочь была не против, чтоб Россия расцвела, но сейчас она была кровно заинтересована доказать противоположное. А гости, поспешно расхватав суковатое дубье мнений и доказательств, разбились на два отряда и столкнулись, круша хрупкие конструкции силлогизмов друг у друга.
– Блинство какое! – Подружка одной из дочерей потрясла возмущенно соплями. – Из-за этой инфляции каждый год надо без конца игру «Менеджер» переделывать. На фишке написано: «Ваш богатый дедушка умер и оставил вам десять тысяч наследства». А это уже бедность сейчас.
– Дети, идите гулять, я хочу что-то сказать… – Ополченец одного из отрядов стал соблазнять детей преимуществами лета, солнца, тополиного теплого снега и душистого городского смога.
Но дети не сдавались. Младшая десятилетняя дочь тоже, как одинокий Чингачгук, бросилась в свару:
– А нам задавали… к расцвету России готовят…чтоб каждый дома сочинил рекламу ненужной вещи! Я сломанный будильник рекламировала: во-первых, он два раза в день показывает точное время; во вторых, он же тренирует чувство времени. А если вы захотите его отремонтировать, то закалите себе волю в процессе… хождения по мастерским.
Сверхсложный вокабулярий дочери объяснялся просто: отцовские генки в хромосомках.
– Так если ненужные вещи рекламировать, никогда ничто не зацветет. Что и требовалось доказать! – воскликнул муж.
– Дети, идите гулять!
Сын выступил в защиту расцвета и сделал несколько выпадов. Приведем здесь один пример:
– Па, ты представляешь, нет, как мы жили без киосков?! То-то, уже не представляешь.
– Дети, вот вам на сникерсы, идите в киоски! – Гость сунул им несколько приятных розовых бумажек, и дети схлынули, а он продолжил: – Так вот! Жена… мм… соседа заставила его пойти к иглоукалывателю, на 25-го Октября китаец один обосновал кабинет. Чтобы от курения отлишить. И тот долго выбирал иголки, а потом как воткнет под колено. Сосед думает: избавился, слава Богу! Пришел он домой, и тут же – к жене. Оказывается, у него в восемь с четвертью раз потенция повысилась. А когда устал, то откинулся и закурил. Если так все пойдет, то не будет никакого расцвета, зато рожать начнут опять…
– И все так у нас, – подхватила Ленушка. – Впервые за много десятков лет мы не закупали в этом году зерно за рубежом. И узнаешь об этом из скромного интервью Юлиана Панича. Нет бы нашим властям трубить об этом из каждого телевизора, а там только все об успехах МММ. Народ как оценит эти власти? А если не оценит, то никакого расцвета и не будет.
– Нужно узнать про зерно, не утка ли это. – Мой муж упорно не желал расставаться с любимым эсхатологизмом.
Х Х Х
Судя по возрасту младшей – было написано в 1994 –м… Какова я была – оптимистка на двести процентов! Эх… кто вспомнит бешеную младость…
[divider]
Нина Горланова
Пермь
2 comments. Leave a Reply