TOP

Эгоист

Алексей Курилко

 

Шесть лет проработал Яковлев в продовольственном магазине грузчиком. И за все эти годы директор Стеценко – маленький, суетливый человечек с веснушками – никак не мог привыкнуть к тому, что в восемнадцать ноль-ноль Яковлев бросал работу и шел переодеваться. Ни угрозы, ни уговоры на него не действовали.
– Гриша, только не сегодня,– умолял Стеценко, размахивая перед его носом какими-то бумагами.
– Вы очень взволнованы, Федор Ильич, – говорил Яковлев.
– Будешь взволнован, – отвечал Стеценко. – Пришла машина с яйцами!
– Машина с яйцами? Фантастика!
– Приветствую твой юмор, сынок. Сам с удовольствием пошучу с тобой на эту тему, но после. После того, как ты разгрузишь машину.
Хотя на вид обоим было лет по сорок, Федор Ильич выглядел моложе своих лет, тогда как Яковлев казался гораздо старше своего возраста.
– Мой рабочий день подошел к концу, Федор Ильич.
– Знаю, голубчик, знаю… Но что мне делать? Машина задержалась в пути…
– Яйца мешали?
– Григорий, я тебя в последний раз как человека прошу!
– В последний раз как человек вам отказываю. Обратитесь к Шалимову, пусть он потрудится для разнообразия.
– Шалимов уже пьян. Он и себя-то поднять не в состоянии.
– Так мне тоже напиться, чтоб вы оставили меня в покое?
Гнев охватывал Стеценко до такой степени, что он краснел – отчего веснушки приобретали цвет ржавчины – и незамедлительно переходил на «вы».
– Я вас уволю, Яковлев! Богом клянусь…
– За что?
– За ваш чудовищный эгоцентризм!
– Федор Ильич, я давно заметил, что большинство, состоящее из людей посредственных, эгоцентризм осуждает лишь потому, что не имеет на него никакого права, в отличие от выдающейся личности.
– Кроме трезвого образа жизни, – говорил Стеценко не без сарказма,– ничего выдающегося я в вас не вижу.
– О, мне важней быть, а не казаться.
– Хватит этой болтологии! Настоятельно прошу вас, сейчас же идите на разгрузку!
– Я иду домой,– спокойно говорил Яковлев.
И, направляясь в раздевалку, он равнодушно принимал спиной дальнейшие угрозы начальства.
– Я вас не только уволю, но и каждый день – слышите! – каждый день буду молить Бога о том, что бы когда-нибудь вас окружали такие же бесчувственные люди, как вы!
– Они и так меня окружают, – бурчал в ответ Яковлев.
Увольнять его Стеценко не собирался. Другого такого пришлось бы искать очень долго. Ни прогулов, ни опозданий, да и на счет выпивки тоже – ни-ни. А главное – работал как! Легко, быстро, аккуратно… Не грузчик, а тореадор! Любо-дорого смотреть… До восемнадцати часов. После чего, ящик передвинуть не заставишь. Упрется, как бык, и хоть ты убей его.
Какого же было удивление Федора Ильича, когда одним весенним утром Яковлев сам подал заявление об уходе.
– Что еще за новости, сынок?
Яковлев молчал, глядя кошачьими своими глазами куда-то поверх головы директора.
– В чем причина? М-м? Григорий?
Но Яковлев ничего объяснять не хотел. Ухожу, говорит, и точка.
Впервые Стеценко понял, что спорить с ним бесполезно.
«Может с его уходом у меня давление перестанет прыгать», – подумал он, а вслух официальным тоном произнес:
– Не будем тратить времени даром. Ступайте. – И с видом глубокой сосредоточенности принялся открывать и закрывать ящики письменного стола, словно проверяя все ли на месте…
Во время обеденного перерыва, Яковлев подошел к молодой и аппетитной продавщице кондитерского отдела:
– Лиля, давай встретимся после закрытия.
Лиля настолько растерялась, что не сумела этого как следует скрыть. Понять ее легко. До сей поры Яковлев обращался к ней только однажды: спросил, куда поставить мешок с сахаром. Он даже не здоровался с ней. Впрочем, он ни с кем не здоровался и не прощался.
– Зачем? То есть… Давай … Сегодня пересменка, я освобожусь около девяти.
Поколебавшись, он кивнул.
– Ладно. Я подожду. Напротив, на автобусной остановке…
После работы Яковлев зашел в кафе–бар, что находился поблизости, и, расположившись за самым дальним столиком в тени искусственной пальмы, заказал куриный окорочек, два бутерброда с сыром и салат с подозрительным названием «Фантазия».
Быстро со всем расправившись, он попросил чашку чая. Достал авторучку и стал лениво рисовать что-то на розовой салфетке. К нему было подсела какая-то женщина веселой наружности, но, вмиг протрезвев под холодным взглядом его зеленых глаз, тут же поспешила пересесть.
Звучала музыка с неуловимой мелодией. Галдели немногочисленные посетители.
Скоро салфетка была разрисована с обеих сторон. Он взял другую.
Ожидание совсем его не тяготило. Наоборот, глянув на часы, он с сожалением констатировал: пора идти встречать Лилю. Он допил давно остывший чай и расплатился.
Погода преподнесла очередной сюрприз. На улице шел снег. Почти дождь, так как снежинки таяли, не долетая до земли.
Яковлев удивленно посмотрел на беззвездное небо, точно надеялся там найти объяснение этому феномену природы. Снежинки появлялись из темноты, до которой, казалось, подать рукой. Брезгливо поморщившись, он провел ладонью по лицу. Приподнял воротник и, опустив руки в карманы, зашагал, огибая серых прохожих и черные лужи.
По мнению Яковлева, Лиля – в беретике, в кожаном плаще с поясом и остроносых полусапожках на высоких каблуках – была неотразима. На плече висела элегантная сумочка, тоже черная, с металлическими застежками.
– Снег в апреле, – сказала она, – невероятно! Ты весь промок…
– Где ты живешь?– угрюмо спросил он.
– Тут, неподалеку… Через два квартала. Напротив парка.
– Пойдем пешком, – решил он.
Она неуверенно взялась за его руку.
Шли не спеша.
– Ты мне нравишься, Лиля.
Она чуть не сказала, что и он ей нравится, но сдержалась: это была бы неправда. Точнее, не совсем правда. Он вызывал у нее интерес и, одновременно, страх. Странный такой. Мрачный, как заброшенный старый дом с выбитыми стеклами в окнах. А если улыбнется, то коротко и хищно. Внешне симпатичный. Волосы зачесаны назад. На подбородке ямочка. Зеленоглазый. Но взгляд этих глаз не хороший. Отрешенный, сонный, а иногда пристальный и злой. И в движениях он то быстр и резок, то медлителен, ленив. Вот и теперь, не идет, а плетется…
– Я наблюдал за тобой, – продолжал Яковлев, – ты умная, добрая. Когда ты читаешь книгу, на тебя смотреть одно удовольствие: улыбаешься, хмуришься, удивленно приподнимаешь брови, качаешь головой… От тебя пахнет малиной. Даже не глядя на твое лицо, я уверен, что сейчас твои щеки залиты румянцем. Если бы ты знала, как это мило.
Яковлев смотрел прямо перед собой. Лицо абсолютно ничего не выражало. Говорил он ровным, спокойным тоном. Тихий голос слегка хрипел.
– Спасибо, – прошептала Лиля.
Она пыталась унять неожиданно охватившую ее дрожь.
– Холодно, – солгала она.
– Пойдем быстрей, – предложил он.
– Нет, нет, – запротестовала она, – спешить некуда. Так хорошо…
Лиля ждала, что он скажет дальше, но Яковлев молчал.
– Слышала, ты увольняешься…
– Угу.
– Почему?
– Устал.
– Взял бы отпуск.
– Нет, очень сильно устал.
Они помолчали шагов десять, затем Лиля спросила:
– Можно вопрос?
– Угу.
– Скажи, раз я тебе так нравлюсь, отчего ты заговорил со мной только сегодня?
– Честно? – он едва заметно улыбнулся.
– Честно.
– Видишь ли, какая штука. Нельзя подойти к женщине и сказать: «Привет! Ты мне нравишься. Я хочу попробовать с тобой пожить. Думаю, мы составим прекрасную пару. Поэтому, едем сегодня ко мне. А еще лучше – к тебе». То есть, сказать-то можно, но вряд ли такое предложение будет иметь успех. Ведь сначала женщину провожают домой, назначают свидание, дарят цветы, приглашают в театр и развлекают занятными историями из жизни. Да… ну вот я как подумаю, сколько всего надо сделать, прежде чем настанет плексус…
– Что?
– Сплетение.
– А – а.
– Нет, я отнюдь не против того, чтобы сводить женщину в театр, но не потому что надо, а потому что хочется.
– Кто теперь ходит в театр, – грустно заметила Лиля.
– Я хожу, – сказал Яковлев. – Каждый день, – он тяжело вздохнул. – Сегодня не пошел.
Лиля забавно хлопнула себя ладонью по лбу.
– Так вот почему ты всегда уходил ровно в шесть!
Яковлев коротко кивнул.
– Странно, – сказала Лиля, улыбнувшись, – грузчик и вдруг – театрал!
– Что ж грузчики не люди?
Лиля смутилась.
– Я не хотела тебя обидеть.
– А я не обиделся.
Где-то недалеко тонко и плаксиво заорал кот.
– Ну, хорошо! – решительно произнесла Лиля через паузу. – Если тебе не хочется меня провожать… То…
– Лиля, – перебил он ее, – я бы не провожал, если бы не хотел.
– Нет, ну ведь проще подойти и сказать: «Привет! Ты мне нравишься. Туда – сюда. Поехали ко мне, а еще лучше к тебе».
– Это, в лучшем случае, сэкономит время, – сказал Григорий. – Но спешить мне не куда. Теперь. У меня масса свободного времени. Сюда?
Лиля кивнула.
Они свернули на парковую аллею. Прошли сквозь сноп желтоватого света, отвесно падающего из изогнутого фонаря.
– А скажи…
– Секунду, – попросил вдруг Яковлев, замедляя шаг и старательно всматриваясь в темноту.
Впереди, у одной из скамеек, что-то происходило, какая-то нездоровая суета. И полумрак тщетно пытался скрыть подозрительных людей от посторонних глаз: он как будто отступал перед медленно приближающейся парой.
Яковлев остановился. Лиля близоруко прищурилась.
– Там кто-то дерется… Да?
– Это не драка, а избиение, – уточнил Григорий.
Он отступил назад, потянув ее за руку:
– Пойдем.
– Их двое против одного, – сказала она неуверенно.
– Да, ему не повезло, – равнодушно проговорил Яковлев.
– Эй! – крикнула Лиля, делая несколько шагов в их сторону. – Прекратите сейчас же!
Один из них – блондин – обернулся и презрительно посмотрел на них. За ним и второй перестал бить человека, который покорно стоял на коленях, обхватив голову руками.
– Лиля, – позвал Яковлев, – нас это не касается.
– Вот именно! – задорно прокричал блондин, видимо, услышав последнюю фразу. – Чешите отсюда!
– Пойдем, – попросил Григорий.
– Мы сейчас вызовем милицию! – пригрозила Лиля.
– Заодно и скорую помощь себе вызови, овца е…чая!
Яковлев замер, задумчиво посмотрел на Лилю и глубоко, аж до свиста в прокуренных легких, вздохнул. После чего, опустив голову и глядя себе под ноги, вяло двинулся к парням. Те заметно напряглись.
Тишину нарушали лишь скрип ботинок Яковлева и стук Лилиных каблуков, которая испуганно хлопая ресницами, засеменила рядом с Гришей.
Подул ветер. Снежинки стали падать косо и стремительно. Зашуршала листва, так неожиданно и громко, будто деревья, ожив, орущим шепотом предупреждали об опасности.
Парням было лет по двадцать. Крепкие, подтянутые… Все трое в спортивных костюмах. У блондина из кармана торчала свернутая в трубочку газета. Дружок его, с родимым пятном на шее, что-то сказал ему, пока Яковлев шагал к ним вразвалочку, но слова его никто не расслышал. Блондин отмахнулся от слов «меченого». Прищурился и, осмотрев приближавшегося Яковлева с ног до головы, впился ему в лицо, в ожидании встречи с его глазами. А тот, подойдя вплотную, поднял голову, но взор свой устремил куда-то поверх головы блондина.
– Ты че, апарыш, ваще страх потерял? – спросил его блондин и обхватил своей пятерней шею Яковлева, ниже затылка.
В то же мгновенье, Григорий резко боднул его головой в лицо. Быстро так, жестко… Раздался неприятный хруст сломанной кости. Блондин отступил и, наклонившись вперед, подставил ладони под струйку крови хлынувшую из носа. Лиля завизжала, вцепилась в рукав пальто Григория, но Яковлев незамедлительно оттолкнул ее от себя, да так грубо, что она с трудом удержалась на ногах.
Злобно матерясь, на Яковлева бросился меченный. Легко увернувшись от первого удара, Григорий искусно нырнул под второй и вынырнул у самого носа противника. И тут же, указательным пальцем правой руки безжалостно тыкнул ему в глаз. Просто взял и ткнул пальцем в глаз. От боли и ужаса, громко и протяжно взвыв, меченный кинулся в сторону от Яковлева. Но тот догнал его, повалил на асфальт и, навалившись на него всем телом, стал душить.
Блондин сипел где-то за спиной, меченный хрипел под Яковлевым, а Лиля, продолжая визжать, металась вокруг мужчин как полоумная.
Боковым зрением Яковлев увидел, как стоящий на коленях – тот, кого эти два парня избивали, – поднялся, отряхнул брюки и подошел к ним. Не ослабляя хватки, Григорий повернул голову и посмотрел на подошедшего. Тот занес ногу, как для удара по мячу, и последнее о чем Григорий подумал, было: «Лучше б я в театр пошел…»
Сознание вернулось с тяжелой болью и ощущением, будто тело долгое время использовали вместо танцплощадки. Яковлев открыл глаза. Склонившись над ним, Лиля плакала, роняя теплые слезы ему на лицо. За ней чернело беззвездное небо.
– Гриша… – шептала Лиля, – Гришенька…
Увидев, что он пришел в себя, она крепко прижала к груди его голову. Он застонал и отстранился.
– Как ты себя чувствуешь?
– Чудесно, – он улыбнулся, коротко и хищно, – как после трехдневного запоя.
– Разве тебе знакомо это состояние? Ты ведь, кажется, не пьешь.
– Не пью, – согласился Григорий.
– Совсем?
– Совсем.
– Почему? Ты алкоголик?
Яковлев был восхищен:
– Браво! – он не сдержал очередного стона, – Ты умней, чем я думал.
– Неужели это комплимент? – Лиля безрадостно улыбнулась.
Ее глаза блестели от недавно проливаемых слез. Из-под берета выбилась прядь пепельных волос.
– Может, поднимемся?
– Да, конечно, – она засуетилась, – пойдем скорей отсюда.
С ее помощью он встал на ноги и осмотрелся. Неподалеку валялась газета, закапанная кровью.
– А куда подевались наши юные друзья?
– Скоты, – сказала Лиля, пожав плечами.
– Ну да…– подтвердил он.
– Представляешь, тебя ударил тот, за кого мы вступились.
– Представляю, – Яковлев осторожно, кончиками пальцев, дотронулся до того места на лбу, куда заехал паренек.
– Может, он перепутал в темноте, – предположила Лиля, – или просто… это… промахнулся.
Яковлев саркастически хмыкнул:
– Метил в лоб, а попал по лбу. Идем что ли?
– Обопрись на меня.
– Дойду.
Ему показалось, что Лиля обиделась. Во всяком случае, он заметил, как она дернула бровями и поджала губы.
– Какие все-таки скоты, – сказала она спустя некоторое время. – Ведь они могли тебя убить… Очень даже просто.
– Угу. Было бы обидно…
– Что?
– Ничего, – он помолчал. – Послушай, Лиля, а вот если б ты шла одна, без меня, ты повела б себя так же?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты подумай. – Яковлев откашлялся. – Не хочу тебя потом разочаровывать, а для этого я сам с самого начала должен быть таким, каков есть на самом деле. Понимаешь?
– Постой – постой, – Лиля подумала, – ты хочешь сказать, что я вступилась за человека только потому, что рядом был ты?
– Во-первых, не «только». Во-вторых, я не утверждал, я спрашивал…
– …и ты также хочешь сказать, – продолжала она, – что будь ты один, ты б хладнокровно прошел мимо, не вступился б?
– В том то и дело, что будь я один, то наверняка б вступился. Но я был с тобой.
– Что это меняет?
– Многое.
– Ты говоришь правду?
– Я всегда говорю правду, – ответил он. – Из принципа.
– Мы пришли, – сказала Лиля, указывая на жалкое пятиэтажное здание. – Вот мой дом.
– Телефон у тебя есть?
Она неохотно назвала семь цифр.
– Я позвоню.
Повисла пауза. Обоим стало неудобно. Гриша махнул рукой.
– Ладно. Иди. Простудишься еще…
А она выдавила:
– Доброй ночи.
Он смотрел ей вслед, пока она не исчезла в одном из светлых подъездов дома. Затем развернулся и, не глядя по сторонам, отправился на автобусную остановку, на ту самую, где они встретились.
Ему повезло, скоро подъехал автобус. И даже досталось место возле окна. Правда, спустя пару остановок, над ним стала пожилая парочка. Они долго и возмущенно сопели в четыре ноздри. Наконец старик не выдержал:
– Может, уступишь женщине?
– Может быть, – ответил Гриша. – Смотря в чем.
– Я про место говорю! – Старик скрипел последними зубами.
– Про какое место?
– Которое ты занял!…
– Каждый занимает то место, которое заслужил.
– Я, между прочим, воевал, – заявил старик.
– Я, между прочим, тоже, – грустно парировал Гриша, но место, все же, уступил.
Возвратясь домой, Яковлев с порога, не разуваясь, прошел на кухню, достал из холодильника кастрюлю, хлебнул несколько ложек борща. Вернул кастрюлю обратно. Съел кусочек пирога.
Вошла старая женщина в длинной ночной рубашке.
– Чой-то ты роешься в хлодильнике? В хлодильнике ничего нет твого…
– Замок поставь, – посоветовал он , уходя в свою комнату.
– Я бы поставила. Денег жалко, сломаешь ведь, как жрать захошь.
Он снял пальто и позвонил Лиле.
– Не спишь?
– Собираюсь.
– Увидимся завтра? Мы не договорились о встрече…
– Нет, – коротко и твердо ответила Лиля.
– Так я и предполагал. Лиля…– он запаниковал. – Пожалуйста, не вынуждай меня пожалеть о том, что я вел себя с тобой честно.
– Но и ты, в свою очередь, не вынуждай меня тебя обманывать. Я говорю то, что думаю: мне кажется, мы не подходим друг другу, поэтому лучше остановиться раньше, чем мы в этом убедимся. Все.
– Ты мне нужна…
В ответ он услышал короткие гудки.
А еще до него донеся голос матери:
– И за телефон плачу я.
Гриша рывком потянул на себя телефонный аппарат (провод хлестнул его по лицу), открыл балконную дверь и выбросил его в темноту.
Прошелся по комнате. Туда-обратно. Потом взял со стола старую растрепанную книгу без обложки и, раскрыв ее на загнутой странице, прилег на диван и стал читать, беззвучно шевеля губами. Постепенно морщины на его лице разгладились. Он увлекся. Забыл о Лиле. Ему было хорошо.
А Лиля напрасно ожидала, что он перезвонит.

[divider]

Алексей Курилко
Киев

Comments are closed.

Highslide for Wordpress Plugin