Михаил Ландер
капитан дальнего плавания
Майами
Если бы не внезапный телефонный звонок из Одессы, я бы не коснулся этой темы. Я вообще никогда не писал о любви. И не из ханжества. Тонкая это материя, не для меня. Всю жизнь, с самого детства, мой дом – матросский кубрик и капитанский мостик. Четыре года войны на тральщиках и десантных кораблях, а потом – бесчисленное количество самых разных судов – от небольших учебных до громадных океанских лесовозов и танкеров… А на море все просто: вот корабль, вот порт назначения и груз, который ты туда должен доставить. Моряки часто бывают грубоваты и прямолинейны – соленое море, соленый от тяжелой работы пот, соленые шутки… Но паршивцев среди нашего брата, пожалуй, не больше, чем среди людей других профессий. И когда говорят, что у моряка в каждом порту жена – мне неприятно и обидно. Тем более, что по натуре сам я однолюб: одно море, одна профессия, одна жена, один сын и одна дочь.
О жизни в довоенной Одессе, о нашем интернациональном дворе, о событиях 1937 года и о том, как стал моряком, я написал в повести «Паруса моего детства». Не буду повторяться, напомню только, что в те детские года я был влюблен в смуглую тихоню Ариадну, дочь соседей-греков Андреанидис. Моя мать ее очень любила и называла моей невестой. Ариадна прикрывала глаза своими пушистыми ресницами и говорила: «Что вы, тетя Бетя, мы еще дети». На именинах мать усаживала всегда только рядом со мной. В том приснопамятном году соседей-греков выслали на их историческую родину. Прощаясь, мы с Ариадной поцеловались, – это был первый поцелуй в моей жизни и первое расставание, запавшее в мою душу.
Я очень скучал по своей подружке, но молодость и повседневная жизнь вносят свои коррективы. Через год в наш класс пришла новая ученица – Лена Хорунжевская. Она вскружила наши юные головы. Все старались проводить ее домой или нести ее портфель. Стройная, словно точенная, всегда в облегающем свитерке, она быстро стала лидером у девчат. Ее белокуро-рыжеватые волосы были заплетены в толстую косу и, как корона, облегала голову. После уроков она убирала косу с головы и та лежала на ее спине. Я спросил, зачем она закручивает косу на голову. «Чтоб не макали ее в чернильницу, как в предыдущей школе», – засмеялась Лена. На ее щеках было несколько веснушек, которые она тщательно запудривала, и от нее всегда тонко, почти неуловимо пахло лавандой. Впрочем, что это лаванда, я узнал значительно позже.
Мы ее прозвали Рыжик. У нее был певучий голос. При все свой общительности, она держала ухажеров на расстоянии. Классный баламут Сашка, известный всем по прозвищу Кабася, попытался ее проводить и, получив отказ, сказал: «Рыжик, чего ты выкобениваешься?» Она поднесла к его лицу кулак и сказала: « Кому Рыжик, а для тебя – Елена. Не хочу после тебя мыть ручку портфеля, понял?»
У меня с ней были ровные отношения, как и со всеми девчатами нашего класса. На все календарные праздники мои родители приглашали «на чай» моих сверстников со двора и класса, чтобы видеть, с кем я «вожусь». Так Лена появилась в нашем доме. Она быстро подружилась с мамой, а когда еще села за пианино и сыграла какие-то этюды, мама вообще была покорена, ведь Лена училась в музыкальной школе. Когда она с другими одноклассниками бывала у нас, я обычно провожал ее до дома. Но дальше этого у нас с ней никаких близких отношений не было. Тем более, что через год я поступил в военно-морскую спецшколу и на личные дела времени не хватало.
Наступил последний предвоенный Первомай, после которого нас, курсантов, распределяли по кораблям и частям на практику. Мать пригласила моих бывших соучеников. Пришла и Лена. Сидя рядом за столом, она обнимала меня за плечи, а мама проходя мимо, ревниво сбрасывала ее руку. Кому- то пришла мысль сфотографироваться. Пригласили известного в нашем дворе фотографа Самуила, и он сделал несколько памятных снимков. Так появилась моя фотография с Леной… Но вскоре началась война. Корабль заменил мне дом, а экипаж – семью. Мне было 16 лет, и я стал взрослым. Моя юность сгорела на войне.
Домой я вернулся другим человеком. День демобилизации совпал с моим днем рождения. Мне исполнилось 20 лет. Я уходил на фронт юнгой, а вернулся боевым офицером, капитан-лейтенантом, с орденами на груди, пройдя огонь и воду в прямом смысле. Я разыскал нескольких своих сверстников. Мы посидели за скромным столом – жизнь была еще не налаженной.
Через месяц я уходил в свой первый гражданский рейс на пароходе «Краснодар», куда был назначен младшим помощником капитана. Но рейс затянулся. Выгрузив в Нью-Йорке руду, обнаружили что просел фундамент под котлами. Пароход поставили на завод Мак-Кормик в Нью-Джерси, где ремонтировали полгода.
На время ремонта весь экипаж расселили по гостиницам, и каждую субботу капитан собирал нас в холле консульства для инструктажа и выдачи недельных денег. Я был холостой и все тратил на кино и музеи. Тогда я впервые увидел за 25 центов «Серенаду Солнечной Долины» (Sun Valley Serenade) и послушал в морском клубе Фрэнка Синатру.
В Одессу вернулся в ноябре с сувенирами и одетым, как «дэнди». Мать сообщила что вернулась из эвакуации Лена и уже несколько раз заходила в гости.
Я отнесся к этой информации спокойно, никак не прореагировав. «Ты не рад? – удивилась мама, – она так ждет встречи». – «Рад, – пожал я плечами. – я всем друзьям рад, кто вернулся». – «Смотри сынок, я ни на что не намекаю, но запомни: настоящая любовь дается человеку только раз». Я заверил мать, что не собираюсь пока жениться, ведь предстоит еще долгая учеба в мореходном, а кроме того, – не повстречал еще свою невесту. На том разговор закончился.
Лена не вошла, а влетела и обсыпала меня поцелуями. «Вот и свиделись», – причитала она, вытирая слезы.
Внешне она совсем не изменилась, правда, исчезла коса и веснушки. Но тот же едва уловимый и такой знакомый аромат. Передо мною стояла не одноклассница-Рыжик, а взрослая женщина с ажурным золотым крестиком на груди, – знакомая и не знакомая вовсе. Мать исчезла из комнаты. Лена кратко рассказала, что была в эвакуации за Уралом. «Замужем ?– спросил я». – «Нет, жду когда позовешь», – ответила она. – «Рыжик – сказал я, – на подругах не женятся, ведь мы с тобой друзья». – «Да я пошутила, – мотнула она головой и засмеялась. – Не забудь познакомить с невестой, – ведь мы же друзья».
Я хотел ее проводить, но она резко встала и отчетливо сказала: «Не-на-до!», – и ушла.
Прошло несколько лет, я уже был женат, работал на Севере и приехал в Одессу забрать жену с годовалым сыном в Мурманск. В театральном буфете столкнулся с Леной, она была в компании с несколькими модно, с иголочки, одетыми мужчинами. Я представил свою жену. Лена посмотрела на нее неприязненно, явно оценивающим взглядом. «Поздравляю, – сказала она – желаю безоблачной жизни, – и, уходя, резко добавила: – Смотри, друзей не забывай».
С тех пор мы не виделись. Я работал на судах Северного пароходства, Лена жила в Одессе. Иногда она приходила к нам домой. И из писем матери я узнал, что она вышла замуж за крупного обкомовского деятеля, старше ее на десять лет, что детей у нее нет, мать ее умерла от рака и отец ее, на этой почве, попал в психушку.
Сама Лена никогда мне не писала, лишь на каждый день рождения я получал от нее красивую поздравительную открытку с неизменной фразой: «Из всех соучеников, одна помнящая».
Прошли годы. Я попрощался с Севером и вернулся в родной город. Здесь многое изменилось. Ушли из жизни мои родители. Разъехались дети. Однажды на улице столкнулся с Еленой, буквально нос к носу. Она была вся в черном. Я пригласил ее в кафе. Она обрадовалась. « Ну вот и свиделись, – как когда –то привычно-певуче произнесла она. – А я уже полгода как вдова. Умер мой «ДэВэ»( так Лена всегда сокращенно называла мужа Дмитрия Васильевича).
«А чем ты занимаешься?» – чтоб поддержать разговор, спросил я. – «Да вот тут рядом, в музучилище, преподаю сольфеджио. Вообще могла бы не работать, мой «ДэВэ» меня хорошо обеспечил. Он нахапался хорошо. А ты все в своих морях? Не надоело? Уже голова вся в соли».
Лена хорошо выглядела, внешне мало изменилась: та же фигура, тот же голос, и тот же аромат. Лишь прядь седых волос и несколько тщательно закрашенных морщин выдавали возраст. «Это седина и морщины не мои, – сказала она, – это все ты». Разговор явно не клеился, и она, сославшись на расписание, быстро ушла.
Через год у меня закончился контракт с греческой судоходной компанией. Я вернулся в Одессу. А еще через месяц умерла моя жена. На седьмой день я с сыном, прилетевшим из Мурманска, поехали на кладбище. Все венки и цветы исчезли. Мы положили свежие. Незаметно подошло еще несколько человек. Накрапывал дождик. Кто-то надо мной раскрыл зонт. Я почувствовал знакомый запах лаванды и обернулся. Лена стояла позади меня с несколькими школьными подругами. Боже, как они все постарели, наши девочки! На себе ведь не видно. Я познакомил ее со своим сыном, я видел, они потом все время о чем-то шептались, но не придал значения. Прощаясь после поминального застолья, она сказала: «Ты опять в свои моря? От жизни остались крохи, давай хоть их подберем». Мы молча обнялись.
Улетая, сын сказал: «Не долго, батя, тебе ходить бобылем, у тебя есть любящая Елена Викторовна, обаятельная женщина». Я ему ответил, что мы просто школьные друзья.
Через три месяца я заключил новый контракт, на этот раз с немецкой компанией и вылетел в Гамбург. Незаметно пролетел еще год. Я получил от фирмы служебную однокомнатную квартиру, где по три-четыре дня отдыхал между рейсами. Как- то приход в Гамбург совпал с моим днем рождения. Позвонил диспетчер, чтоб я не задерживался, – меня дома ждет сюрприз. Я был уверен, что это сын или дочь прислали телеграмму. В холле меня ожидала Лена с огромным букетом. Я опешил.
-Ну вот и свиделись, – как всегда, певуче, произнесла она. – Спасибо твоему сыну за адрес. Я здесь на три дня с группой туристов, вот и разыскала. Будешь мне сегодня гидом, – и вытерла с моих щек свою помаду. – Пойдем позавтракаем, я очень проголодалась.
Мы поднялись ко мне, я сменил форменную одежду на костюм.
– А у тебя уютно и очень чисто, – сказала она, пройдясь по квартире, – и от тебя стало пахнуть немцем.
– Да уж, с кем поведешься…. – пошутил я.
Весь день мы гуляли. Я ей показал все, что смог: знаменитый памятник Бисмарку, и туннель под Эльбой, и известную всем морякам набережную Эльбы – Рипербан с девицами в розовых окнах…
Усталые, под вечер мы зашли отпраздновать день рождения в небольшой ресторан.
В эту ночь Лена осталась у меня…
Проснулся я поздно от яркого солнца. Шторы, которые я никогда не открывал, были отдернуты. Запах кофе перебил аромат лаванды. Лена сидела в кресле в моем халате, поджав ноги. Она выглядела намного моложе, чем вчера.
-Привет, Рыжик, – сказал я и пошел умываться.
На умывальнике лежала ее парфюмерия – вся от фирмы «Lavender». «С детства люблю этот аромат, к тому же близко к твоей фамилии,» – пояснила она. – Мой капитан, – как всегда растягивая слова, произнесла Лена, – у тебя пусто , как у церковной крысы. Кроме кофе и крекерсов, в холодильнике ничего нет. С чего это так?
Я объяснил, что это мой приют, место, где я могу отлежаться несколько дней между рейсами, а вовсе не постоянное жилье.
– Тогда, мой повелитель, покорми меня. Мне в час дня надо быть в гостинице, придет автобус за нашей группой и повезет в Кёльн. – Она помолчала, сосредоточенно укладывая вещи в свою сумку, и добавила: – А хочешь, я останусь?
– Нет, спасибо. Ведь мне завтра в рейс.
Мы пошли в ближайшее кафе и съели обычный немецкий завтрак с хрустящими горячими булочками. Я купил ей сувенир и подписал: «Рыжику – от одесского немца». В час дня мы подошли к гостинице. Группа туристов уже стояла возле автобуса.
– Елена Викторовна! Куда ж вы пропали? – послышались голоса. – Мы уже волноваться начали!
– Да вот школьного приятеля нашла, все нормально.
Мы обнялись, впервые я увидел ее плачущей.
– Спасибо тебе за все. Бросай это холостяцкое плавание, вот уже и соль на голове исчезла, совсем макушка голая. Возвращайся в Одессу. У меня все есть – и квартира, и машина, и дом на Бугазе с моторной лодкой и кое-что еще. Хватит до конца жизни.
-Я подумаю, Рыжик…
– Ты кинь эти одесские штучки “я подумаю”, это все равно, что “приходите завтра”, когда неудобно сразу отказать, – и она пошла в автобус.
– Рыжик! – Крикнул я. Она обернулась. – Я действительно подумаю.
Автобус тронулся. А в голове почему-то долго крутились слова: «Лаванда, горная лаванда», о цветах, запах которых я осязал с самого детства, но никогда не видел.
Я вернулся в свою холостяцкую квартиру, в ванной еще пахло лавандой, а со столика исчезла моя фотография в капитанской форме.
В Одессу я не вернулся, и Елену больше никогда не видел.
Закончив контракт, я уехал к дочери в Чикаго, потом – в Майами.
Когда-то, после десятка рейсов на Кубу, я мечтал там поселиться. Я всегда любил тропики. И вот, не доехав девяносто миль, встретил во Флориде свою вторую любовь, ставшую мне и другом, и женой.
Но недавно у нас в квартире раздался телефонный звонок. Тот самый, который и заставил меня писать этот очерк. Звонил из Одессы мой давний приятель.
– Послушай, Рыжик умерла. Что делать с твоими фотографиями?
Я растерялся:
– Ну положи от моего имени цветы или венок. Какие еще фотографии?
-Одна, где ты еще курсант, а другая в капитанской форме. Снимки стояли у нее в спальне на столике.
– Окей – сказал я, – пришли их мне.
– Не могу, – сказал приятель. – Они большого размера и в рамках под стеклом. Тогда оставь их пока у себя, сын будет в Одессе и заберет.
О звонке я рассказал жене.
– Надо зажечь свечку и вспомнить о Елене, – сказала она.
Вечером я зажег свечку и вспомнил до мелочей всю эту историю. И даже ощутил запах лаванды…
Ты прости меня, Лена-Рыжик!
[divider]
Михаил Ландер
капитан дальнего плавания
Майами