Михаил Ландер
капитан дальнего плавания.
Лауреат премии журнала «Флорида» 2003 г.
«Ибо нет ничего тайного,
чтоб не стало явным,
все сокровенное, как закрытое
или зарытое – сделается явным.
Палачей имена наречат и осудят,
а кости их прокляты будут»
Евангелие от Луки, гл.8 ст.17
Летом 1972 года, в силу личных обстоятельств, я покинул Север и вернулся в родные пенаты. Меня поставили в резерв капитанов Черноморского пароходства и предупредили, что в течение одного-двух месяцев подберут «мостик», а вызовут меня по телефону.
«Но у меня еще нет телефона», – ответил я.
«Будет – сказал начальник службы связи. – В течении недели».
И действительно через три дня мне установили городской телефон – без всякого «блата». А через месяц меня вызвал начальник службы мореплавания ( он ведал капитанами и их назначением ) А.Г.Третьяк: «Принимайте учебное судно «Экватор», немножко отдохнете от длинных рейсов. Заодно ознакомитесь с нашими портами – ведь вы давно здесь не бывали, за эти годы многое изменилось. Потом подберем место на «пассажире». Кстати, «Экватор» подчиняется только мне». Я поблагодарил Анатолия Григорьевича, с которым позднее очень подружился, и поехал к месту моей новой службы.
Пароход стоял в Ильичевске под погрузкой. «Экватор» имел один грузовой трюм и всегда перевозил мелкие партии груза, совмещая эту нужную работу с практикой курсантов. Вообще история этого учебного парохода настолько интересна, что позднее я написал о нем рассказ «Ограбление «Экватора».
В этот раз нам погрузили обшитые досками станки и какие-то детали в ящиках. Груз адресовался на порт Бизерта (Тунис). В тот же день прибыла новая смена практикантов. Стояла середина августа – бархатный черноморский сезон. Темные до густоты ночи и береговые огни, как ожерелье. Море, – точно ртуть в блюдце, не шелохнется.
От такого умиротворения я на севере отвык и никак не мог уснуть. В полдень вышли из порта. Служба на «Экваторе» была хорошо отлажена. Прибывшие с курсантами руководители практики свое дело знали – все шло без сбоя. «Экватор» имел паровую машину с турбиной и скорость 10 – 12 миль в час. Особенность паровых двигателей – их не слышно, никакой вибрации корпуса, в отличие от дизельных кораблей, к которым я привык и просыпался при малейшем изменении режима двигателя. А тут, чтобы удостовериться, что пароход движется, нужно посмотреть за борт или на приборы, и привыкал я к этому несколько месяцев.
Поскольку порт Бизерта расположен на северо-западе Африканского рога, то путь к нему лежит через Босфор, Мраморное море, Дарданеллы, Греческий архипелаг до острова Крит, затем – поворот на запад мимо южного берега острова Сицилия и, оставив за кормой 1260 миль, вы у цели. На шестые сутки плавания с рассветом мы подошли к Бизерте и стали на якорь в ожидании лоцмана. Взошло солнце в дрожащем мареве, предвещая жаркий день. Лоцман прибыл на маленьком буксире, поднялся на мостик, пожал руки всей вахте и поздравил с приходом в Тунизию (так именуют свою страну тунисцы). Порт от океана огражден огромным искусственным волноломом и имеет длинный входной канал с раздвижным мостом. Город почти весь одноэтажный, дома белокаменные, только все крыши голубые и оттого сливаются с небом. Лоцман провел пароход во внутренний бассейн порта и буксир прижал нас к причалу. На борт поднялись трое: чиновник пограничной службы, санитарный врач и агент по обслуживанию. Из разговора с ними, я узнал, что посещение Бизерты советскими судами весьма редкое явление. Через тридцать минут, после кофе и коньяка, все формальности были закончены. Я заказал агенту пресную воду, овощи, фрукты и попросил отвезти меня к консулу – для организации экскурсии.
Минут через двадцать, петляя по ужасно узким улочкам, вверх вокруг холма, машина остановилась у маленького одноэтажного домика с советским флагом, возле которого пожилой человек в берете, с тонкими усиками, подстригал кусты. Я представился. «Я не консул, – сказал человек, – я смотритель, – вице-консул будет через час, я вам открою приемную – там прохладно. Меня величать Виталием Павловичем». В его русском языке был какой-то явный акцент. Я только собрался войти, как увидел недалеко маленькую, как игрушечную, церквушку с голубым куполом и крестом. Это было так неожиданно среди торчащих рядом минаретов, что я не у держался и спросил об этом смотрителя. Виталий Павлович обнажил свою седую голову, перекрестился в сторону церкви и сказал: «Там покоится прах русских моряков, не предавших Россию и умерших в изгнании, да упокой, Господи, их души. Аминь».
Любопытство победило жару и, пройдя сотню метров, я подошел к крохотной белой церкви. Дубовая массивная дверь была заперта. На ней старославянскими буквами вырезано:
«Блаженнi изгнаннi правды ради, ибо тех есть Царство Небесное». Я прошел на кладбище – всюду чистота и ухоженность, но многие надгробья потресканы и обвалены.
Судя по надписям, здесь покоятся морские чины царского флота от матроса до адмирала. При выходе с кладбища я столкнулся с пожилой женщиной в длинной белой до пят юбке, катившей тележку с садовой утварью. «Вас что-то интересует? – спросила она. – Я – хранительница кладбища русских моряков Анастасия Александровна Ширинская». Я представился. «Впервые вижу советского капитана, что вас сюда привело?».
У нее был такой красивый русский язык, какого я никогда не слыхал. Она рассказала, что это кладбище содержится на пожертвования родственников захороненных и некоторых русских обществ. «А вам вообще что-нибудь известно об эскадре Врангеля?». Я честно ответил, что нет. «А зря, – продолжила Ширинская, – почему стесняются своей истории и скрывают правду, умом не понять. Я вам сейчас дам один сувенир, когда-нибудь этот камешек заговорит».
Мы зашли в церковь. Справа у стенки стояли застекленные полки с разными предметами – маленькие модели кораблей, ладанки, крестики, иконки, фигурки – все сделано талантливыми матросскими руками. Ширинскаяя сняла с полки и дала мне небольшой плоский камешек, на котором старинной вязью было вырезано по кругу: «Россиi Слава», внизу – «Жаркiй», а в центре крест с двумя якорями. Я поблагодарил хранительницу.
«Будете в Севастополе – поклонитесь от меня, да хранит вас Бог», – сказала она и перекрестила меня. А в голове у меня созрела мысль – хорошо бы сюда привести курсантов на экскурсию, да прихватить с собой цемент и краски, и что-то сделать доброе.
С такими мыслями я пришел к консулу, который недовольно ворчал, что давно меня ждет, что специально приехал из Туниса, так как здесь, в Бизерте, советского консульства нет, и этот домик они арендуют у бывшего соотечественника.
Я рассказал, что был на кладбище и об идее привести сюда курсантов.
«Вы, дружочек, эти мысли выбросьте и забудьте. Бизерта – колыбель – человеческой цивилизации, тут есть много чего посмотреть. Хотя бы Карфаген или мавританские крепости. Я для этого проехал сотню километров, чтобы встретиться с вами и организовать вашу стоянку. А вы про кладбище, где лежат изменники, укравшие у нас флот».
Мы быстро решили все организационные вопросы, сели в консульскую машину и вернулись на пароход. Выгрузку еще не начинали. Я угостил вице-консула обедом и провел его по судну. Он осмотрел кубрики, учебные классы, поговорил с курсантами, сделал несколько фотографий на память и укатил.
На другой день утром к причалу подошло пять экскурсионных автобусов. Вернулись вечером, посетив развалины Карфагена, длиннющие старинные замшелые крепости, исторический музей – все что заказал вице-консул. На четвертые сутки мы покинули Бизерту, но в Одессу пришли только в конце сентября, помотавшись еще между черноморскими портами.
Я пришел к Анатолию Георгиевичу с рейсовым отчетом, а потом вынул из кармана подаренный камень и показал ему. «Красивая работа – сказал он – а что это?»
И я ему все рассказал. Он меня внимательно выслушал, молча прошелся по кабинету, выключил селекторную связь, закрыл двери на ключ, налил коньяк, а потом тихо сказал: «Ты, коллега, свое северное вольнодумство брось. Я имею восемнадцать партийных выговоров, переживу и девятнадцатый, но ты попадешь в неприятную историю, и я тебе ничем не помогу. А камушек отнеси в наш музей, скажи, что нашел и забудь про все». Я поблагодарил за кофе и зашел в расположенный рядом музей Морского флота. Отдал камень пожилому заведующему, но заполнять дарственную анкету отказался, сказав, что нашел на пляже.
О совершенном поступке я потом долго сожалел. В своих записях я лаконично отметил: «Белая Бизерта – 72, август, «Жаркий». Сначала я думал что эта история закамуфлирована в пьесе А. Корнейчука «Гибель эскадры» – советской агитке о двадцатых годах, – оказалось не то, и я постепенно по крохам начал сам собирать материал о том, каким образом русская Черноморская эскадра из 32 единиц оказалась в Бизерте.
В конце августа 1920 года русская белая армия в Крыму была разгромлена и удерживала лишь южный прибрежный участок Севастополь – Ялта – Феодосия – Керчь. 18 ноября 1920 года, последний главком войсками юга Петр Николаевич Врангель обратился с призывом к войскам и населению: «Армия должна покинуть Крым в полном боевом порядке. Гражданское население так же должно получить возможность покинуть родину. Крым должны покинуть беспрепятственно все, кто пожелает и не забудьте о детях. Кто пожелает может остаться и никаких препятствий этому не чинить». О детях не забыли. Из Крыма вывезли всех воспитанников нескольких сухопутных кадетских и один морской корпус. Вопреки утверждениям советской пропаганды, кадеты никогда не принимали участие в боевых действиях.
Позднее военные академии многих стран мира изучали опыт генерала Врангеля по эвакуации из Крыма более ста тысяч людей. Все было четко организованно и над эскадрой гордо реял Андреевский флаг. Судьба оставшихся восемнадцати тысячи офицеров и нижних чинов, а так же пятидесяти тысяч гражданских лиц, поверивших обещаниям красного командарма Фрунзе, была трагичной и тайна крымской трагедии сохранялась десятки лет. Практически всех до одного оставшихся офицеров и мирных граждан отвели в степные балки, раздели и расстреляли из пулеметов. Личное участие в этом принимали Василий Блюхер (будущий маршал СССР), венгр маньяк-революционер – председатель крымского ревкома Бела Кун и его секретарь-любовница, революционная фурия Розалия Землячка. Ленин личной телеграммой на имя Фрунзе требовал «полного уничтожения всех белых офицеров под корень и любого подозрительного гражданина со всей его семьей, не жалея женщин и детей».
Писатель Иван Бунин о распоряжении Ленина по Крыму написал: «Нам хорошо известно крылатое заявление косоглазого, лысого, картавого сифилитика».
Остатки Добровольческой армии и гражданского населения в течении трех дней были погружены на 126 кораблей и 21 ноября 1921 года в добровольное изгнание отправилось 150 тысяч человек. Французское правительство разрешило военным кораблям базироваться в Бизерте – тогда Тунис был французской колонией. В Бизерту пришло 32 корабля под Андреевским флагом и 5800 моряков с семьями. Многие переселились на берег, образовав свою маленькую русскую колонию. Некоторые корабли превратились в семейные общежития.
Но в конце 1924 года Франция официально признала советскую Россию. Для русских в Бизерте это стало настоящей трагедией, ибо они превратились в беженцев со всеми вытекающими последствиями, исходя из жестких законов Франции.
Французы накинулись на русские корабли, как стервятники с требованием к офицерам принять французское гражданство и присягнуть на верность Франции. Среди верных России офицеров начались самоубийства. Постепенно русская колония стала развеиваться по Франции, Югославии, Чехословакии и другим странам, где их принимали. И к концу 1925 года колония насчитывала 148 человек.
Корабли эскадры тоже стали растворяться: часть из них разбирали на металл и баржи, часть, как привидения, появились в составе ВМС Франции, перекрашенные и подновленные с незнакомыми именами на борту. Так канула в лету российская Черноморская эскадра с тысячами судеб людей, и пропала под пылью советской истории, лживой, как и все в той стране.
Точно в издевку над прахом соотечественников, все исполнители крымской расправы были награждены орденами Красного Знамена, а в 60 – 70 годах построены четыре парохода с именами палачей на борту. Но история ставит свои точки: командарм Михаил Фрунзе зарезан на операционном столе клиники МВД, маршал Красной армии Василий Блюхер скончался в 1938 г. под пытками НКВД, в том же году был расстрелян, как шпион, Бела Кун. Розалия Землячка умерла в 1947 году и прах ее, как и многих других палачей собственного народа, погребен в кремлевской стене. Единственная хранительница русского морского кладбища в Бизерте Анастасия Александровна Ширинская, дочь командира эсминца «Жаркий», умерла совсем недавно, в декабре 2009 года в возрасте 98 лет.
В Бизерте я никогда больше не был, но мои мысли, видимо, передались другим – и я с удовлетворением узнал, что шефство над морским кладбищем приняли российские моряки и многое там восстановили. От правды никогда не спрячешься, как говориться в Святом Писании: «Ибо все тайное станет явным». Аминь!
[divider]
Михаил Ландер
Майами