Я зашел в вестибюль, смутился и тут же вышел на улицу. В этот момент из-за туч выглянуло солнце. Я подумал, что это хороший знак. Может, уйти? Через дорогу была детская площадка. Я присел на скамейку рядом с каруселью, достал из кармана телефон и набрал номер. Потом нажал отбой, закурил и нажал кнопку повторного вызова. Ответили сразу.
– Ты говоришь, в это время тут никого народу, – сказал я. – А там километровая очередь.
– Кто это? – ответил незнакомый голос.
– Черт! – Я нажал отбой и снова набрал номер. Когда она ответила, повторил фразу про километровую очередь.
– Не будь маленьким, – сказала она. – Займи, иди, очередь, она быстро пройдет.
– Может, я потом приеду сюда? – спросил я.
– Когда потом? Что за глупости? Мы же договорились…
– Ладно, ладно, – сказал я.
Она молчала. Я тоже молчал.
– Что ты там делаешь?
– Сижу вот, курю…
– Иди очередь занимай. Курит он…
Я вернулся назад в вестибюль. Очередь в регистратуру выросла еще больше. Я молча пристроился сзади. Впереди меня стоял пожилой горбун со слезящимися глазами. Он то и дело крутил головой по сторонам и почесывал подмышку. Мне снова стало не по себе. Казалось, все люди вокруг тяжело и заразно больны. Особенно горбун. Я вдруг испугался, что он чихнет на меня всеми своими микробами. Мимо очереди прошла женщина с девочкой на руках. У девочки кожа вокруг рта была усыпана красными болячками. Я решил, что уйду, если они встанут рядом со мной. Девочка вдруг спросила:
– А Валя где?
– В Караганде, – ответила женщина. – Ешь сушку.
Она сунула девочке в рот сушку.
– Неплохо, – сказал горбун, глядя в потолок.
Женщина и девочка прошли дальше по коридору и свернули за угол. Я остался стоять в очереди. Желание уйти постепенно сменилось покорным равнодушием. От скуки я достал из кармана паспорт и стал его разглядывать. Вот фотография, мне тут двадцать один год, волосы короткие, щетина на лице растет плохо. Я недавно влюбился. Она старше на десять лет. Зовут Галя. Есть сын, которому я гожусь по возрасту скорее в старшие братья, чем в отцы. Но ничего, мы ладим. Я играю с ним в настольный хоккей, когда прихожу в гости. Он злится, когда проигрывает, и мне приходится поддаваться. Каждый раз я спрашиваю, какая у него команда. «Зенит», отвечает он. Я говорю, что в хоккее такой команды нет. «Тогда Россия», пожимает он плечами. А у меня вообще нет никакой команды. Если бы он спросил, я бы что-то придумал, но он не спрашивает. Поэтому я просто двигаю своих пластмассовых игроков туда-сюда, не особо зацикливаясь на процессе. Забиваю шайбу-другую, веду в счете, потом даю ему отыграться. Довожу до ничейного счета. Мы играем до десяти. Счет обычно «девять-девять». Я чуть-чуть тяну время и пропускаю десятую шайбу. Он вскакивает и бежит на кухню, с криком: «Мама, мама, я выиграл!» Мама отвечает: «Вот и молодец!»
Подошла моя очередь. Я отдал в окошко паспорт и сказал, что хочу провериться. Женщина в белом халате выписала бумагу.
– На осмотр в тридцать второй кабинет.
Я быстро разыскал тридцать второй кабинет. Он находился чуть дальше по коридору. У двери уже стоял горбун, притопывая ногой. Больше никого не было. Мне это понравилось. Из кабинета вышла старушка, а горбун зашел. Я заглянул в бумагу, которую мне выписали в регистратуре. Осмотр у врача и сдача крови на анализ. Не так уж и много. Сложив бумагу пополам, я сунул ее в паспорт, к той странице, где была фотография. Я фотографировался осенью, а влюбился зимой, перед Новым годом. Паспорт тогда был совсем новый. Как и я.
После настольного хоккея мы обычно ужинали втроем чем-то вроде макарон с курицей. Потом шли смотреть телевизор. Какой-нибудь унылый сериал. Галя смотрела, а я только делал вид, что смотрю. Попросил бы тогда кто-нибудь пересказать сцену, которую только что показали, я и не смог бы. После сериала она укладывала сына спать. Мы ложились на соседний диван. Ждали, когда он уснет. Но мне было сложно ждать. Я осторожно гладил ее под одеялом, а она не сопротивлялась. Мальчик засыпал быстро и крепко, но я все равно боялся, что он вдруг проснется. И одновременно стыдился, если он увидит, чем мы занимаемся с его мамой. Это, конечно, неправильно, но, что я мог поделать? Да и не хотел. Потом мы курили на кухне. О чем-то разговаривали. «Опять сыпь», говорила Галя, печально глядя на свои ноги. В некоторых местах они выглядели так, будто их отхлестали крапивой…
Горбун вышел из кабинета с видом победителя.
– Жить-то хочется, – хихикнул он.
Я зашел. За столом сидела пожилая женщина в белом халате и что-то писала на листке. Я поздоровался.
– Кварцевание. – ответила она, не поднимая головы.
– Простите? – сказал я.
– Зайдите через пятнадцать минут, – сказала она. – Кварцевание. И бахилы надень.
Я вышел в коридор, разыскал автомат с бахилами. Нужно было опустить в щель монетку, повернуть ручку и забрать из окошечка прозрачное яйцо с бахилами. У меня как раз была одна монетка номиналом пять рублей. Я опустил ее в щель, повернул ручку, автомат булькнул и выпустил из окошка воздух. Я попробовал еще раз повернуть ручку, но она застопорилась. Я ударил кулаком по автомату, пнул ногой, шлепнул ладонью, но автомат лишь страдальчески булькал. Мимо прошел охранник, бросив любопытный взгляд на мои телодвижения.
– Эй, – окликнул я. – Автомат сломанный, что ли?
– Я охранник. – Он пожал плечами.
– И черт с тобой! – сказал я.
Он засмеялся и ушел. Я вернулся к двери кабинета и сел на скамейку.
Не знаю точно, считается ли это болезнью, наверное, считается… Иногда все было нормально. А потом что-то случалось, и Галю осыпало этими гадкими пятнами, которые, невыносимо зудели. Как-то она позвонила мне вечером. Была середина февраля. Снегопады никак не прекращались. Транспорт стоял. «Мне нужно лекарство одно. Сможешь принести мне сейчас? Я не могу с работы уйти». Я пошел в аптеку. Снег летел прямо в лицо, забирался под воротник пальто, хватался за щиколотки. Я подгонял себя: быстрее-быстрее, ей там плохо… В аптеке выяснилось, что у меня недостает денег. Дома их тоже не было. У меня началась паника. Я побежал по улице. Остановился. Вернулся в аптеку. В долг мне, конечно, не дали. Опять побежал по улице. Упал. Достал из кармана телефон и, сидя в снегу, набрал номер приятеля. «Дашь мне денег немного?» Он кашлял. «Ну, если только немного…» Я снова вскочил и побежал. Один квартал, другой… Машины вокруг буксовали, разбрасывая мокрый снег из-под колес. На перекрестках замерли трамваи. Приятель принял меня на лестничной площадке. Отсчитал мятыми купюрами тысячу рублей. «Сколько вернешь?» Я не сразу сообразил: «В смысле?» Он огляделся по сторонам, будто опасался, что кто-то подслушивает. «Полторы через неделю. Две через две», – сказал он. «Две через две», – ответил я и снова побежал. Купил лекарство в соседней аптеке. Здесь оно стоило в два раза дешевле. Хватило бы и моих грошей. Но я не стал возвращаться к приятелю. Вместо этого я бежал по обочине дороги, мимо буксующих и ползущих машин…
Из кабинета вышла врач. Вид у нее был веселый. Наверное, хорошо прокварцевалась.
– Заходите.
Я зашел. Отдал паспорт, бумагу.
– Иди за ширму, – сказала она. – И штаны не забудь спустить.
За ширмой стояла странная конструкция. Я спустил штаны и попытался на нее залезть. Сполз, снова полез. Врач кашлянула за моей спиной.
– Ты куда лезешь? Это для женщин.
Только тут я разглядел в этой конструкции гинекологическое кресло.
– Трусы тоже снимай, – сказала врач.
– Я вообще-то не за этим, – пробормотал я.
– Трусы, – показала она глазами.
Я спустил трусы. Она быстро все осмотрела, потом достала тонкий штырь и намотала на него ватку.
– Ну-ка оттяни…
– Что?
– Ты дурак?
Похоже на то. Могла бы понять это еще тогда, когда я устраивался на гинекологическое кресло.
– Одевайся.
Она села за стол и начала писать.
– Беспорядочную половую жизнь ведешь?
– Я женат, – сказал я.
– Женат – не ответ!
– Беспорядочную не веду, исключительно порядочную.
– Не язви.
Она поставила печать на мою бумагу.
– Вы свободны. Идите на кровь.
– Спасибо, – ответил я.
Уже в дверях она вдруг воскликнула взволнованным голосом:
– Ой, а бахилы-то у тебя где?
В Караганде. Ешь сушку.
Я разыскал кабинет, где брали кровь. Снова передо мной в очереди оказался горбун. Я сел в сторонке.
– У меня шестеро детей, – вдруг доверительно произнес горбун. – Кредит повис четыреста тысяч. Мне бы бежать, куда глаза глядят, а я вот…
Он вздохнул и рассмеялся.
В соседний кабинет зашел мужчина в белом халате, оставив дверь открытой. Громко объявил:
– Заходите, кто хотите. А кто не хотите, не заходите.
Зашел горбун и что-то тихо спросил. Врач ему ответил:
– Рад бы, да только кровь я не беру, поскольку я дерматолог. А кровь – соседний кабинет.
Горбун вышел. Дерматолог снял телефонную трубку; я услышал, как он крутит диск. Спустя пару секунд спросил у кого-то:
– А селедка кончилась, что ли?
Кажется, в прошлый раз был другой дерматолог.
Я все спрашивал у нее: «Ты когда к врачу пойдешь?»
Она отвечала: «Пойду скоро. Только я одна не хочу. Пойдешь со мной?»
В общем, к концу апреля мы все же собрались. Тогда почему-то народу было совсем мало, в очереди в регистратуру стоял один человек. Она отдала свой паспорт и получила направление. А я просто стоял рядом. «Купи мне бахилы», – попросила Галя. Бахилы продавались в гардеробной. Я купил себе и ей. Но мне они не понадобились. Я не заходил в кабинеты, а ждал снаружи и каждый раз, когда она выходила в коридор, спрашивал: «Ну что?». Что-что? Караганда через плечо! Врачи так и не поняли, откуда у нее эти зудящие пятна. Прописали те же лекарства, что она и раньше принимала, какие-то бесполезные диеты…
Горбун вышел из кабинета, разглядывая безымянный палец с прилепленной ваткой. Я вошел. Там сидела молодая женщина. На виске у нее белел небольшой шрам. А глаз оказался затянут мутной пеленой. Я засмотрелся на него чуть дольше, чем следовало, и она поняла, куда я смотрю. Смутившись, я протянул ей бумагу и сел. Она взяла ватку, намочила спиртом, протерла мой палец и ткнула в него кровопускающей штуковиной. Ткнула чуть сильнее, чем надо. Отцедила в пробирку кровь и сказала в сторону окна:
– Пожалуйста. До свидания.
Я глупо промямлил:
– Спасибо, до свидания.
В коридоре достал сигареты, спохватился и быстро вышел на улицу. Солнце снова скрылось за облаками, дул прохладный ветерок, пахло дымом от горящего где-то мусорного бака.
В конце следующей зимы Галя увлеклась водителем троллейбуса. Расставание получилось быстрым и нервным. Я немного истерил. Любовь никуда не исчезла. Мне хотелось говорить ей гадости, с кем-нибудь подраться у нее на глазах, потом вытащить нож и располосовать себе грудь. Куда там! Последняя встреча прошла заурядно. Мы обменялись вещами и разошлись. Месяца через два получил от нее смс: «Подали заявление в ЗАГС. Была у врача. Болезнь прошла. Может, тебе это интересно». Если бы не последнее предложение, можно было подумать, что она просто ошиблась адресатом…
Докурив, я достал телефон. Набрал номер.
– Я все, закончил.
– Выяснили? – спросила жена. – Так быстро? Что это – аллергия на что-то?
– Ничего они не выяснили. Прописали диеты, таблетки… Всякую хрень.
– Ну, понятно. Езжай домой. Завтра в платную поедешь…
– Зачем?
– Как зачем? Ты что, так и будешь жить с этой гадостью? Я уже не могу смотреть, как ты чешешься все время. Я скоро сама начну чесаться.
– Ладно, разберемся, – сказал я и нажал отбой.
Дома я разделся до трусов, встал перед зеркалом и стал разглядывать свое тело, покрытое красными пятнами. Жена сморщилась:
– Они у тебя уже по всей спине. Омерзительно.
Я молчал. Жена бы сошла с ума, если бы я сказал ей, что эти пятна мне гораздо дороже, чем она.
[divider]
Кирилл Рябов
Санкт-Петербург
1 comment. Leave a Reply