Выпуск 253.
Разве можно по-настоящему оценить красоту мира,
если сомневаешься, имеет ли он право на существование?
Кадзуо Исигуро «Художник зыбкого мира».
Будьте глупыми, добрыми, странными!
Никто из нас не выберется отсюда живым, так что, пожалуйста, перестаньте относиться к себе, как к чему-то второстепенному. Ешьте вкусную еду. Гуляйте на солнце. Прыгайте в океан. Делитесь драгоценной правдой, которая у вас на сердце. Будьте глупыми. Будьте добрыми. Будьте странными. На остальное просто нет времени.
Ричард Гир, актер.
Фотоколлаж Александра Росина/AlexanderRossin, журнал «Флорида-RUS».
Нет Бога, кроме СССР, и КПСС пророк его
Моей маме казалось, что лучше мацу не заказывать по телефону (“разговоры прослушиваются”), а посылать за ней меня прямиком на улицу Архипова. Нужно было купить две пачки примерно по 3 кг, завернутые в белую глянцевую или в ложнокрафтовую бумагу с печатью раввина Левина (для нас и для Гринбергов).
Иногда вместе с мацой и мешочком мацальной муки мне вручали в синагоге брошюру-молитвенник на следующий год.
Брошюра начиналась словами:
“Господь наш небесный, благослови правительство СССР – оплот мира во всем мире”.
Гасан Гусейнов, ученый лингвист, профессор, доктор филологии.
Теннесси Уильямс, Трумен Капоте и «Трамвай»
Шёл 1947 год. Премьера спектакля “Трамвай “Желание” стала ошеломительным, ослепительным событием. Как только стали тускнеть лампы в финальной сцене и Бланш Дюбуа, идя с вытянутыми руками в темноту вслед за санитаркой и доктором, прошептала: “Кто бы вы ни были, я всегда зависела от доброты чужих людей”, – дрожащая тишина парализовала аудиторию. Ужас и красота остановили сердца зрителей.
Занавесь опустился, но ещё долго продолжалось онемение зала. Потом раздались хлопки, как будто лопнули воздушные шары, один за другим, и череда хлопков переросла в каскад взрывов. Великолепные аплодисменты, знаменательное вставание зрителей были таким же неожиданным и захватывающим зрелищем, как тайфун.
Звёзд, исполнителей главных ролей, Джессику Тенди и Марлона Брандо, вызывали из-за кулис шестнадцать раз прежде, чем закричали: “Автора! Автора!”. Он не был расположен к тому, чтобы выйти на сцену, этот молодой мистер Уильямс. Он покраснел, будто его впервые поцеловали, да ещё какие-то незнакомцы. Конечно, он не сорил деньгами на вечеринке (у него был нестерпимый страх перед деньгами, такой сильный, что даже случай, подобно этому, не мог подавить его мыслей о новом костюме), ведь он был одет в костюм такого же тёмно-синего цвета, как и потёртые сиденья в метро; узел на его галстуке был ослаблен, одна пуговица на рубашке болталась. Однако он был очарователен: невысокий, подстриженный, со здоровым цветом лица. Он поднял обе маленькие ладошки “парня от сохи” и утихомирил восторги зрителей ровно настолько, чтобы сказать – “Спасибо вам, спасибо вам! Очень, очень, очень…” – голос его был по-южному вялым, как Миссисипи, в воды которой сливали виски. Всё, что он чувствовал, нельзя назвать счастьем; он испытывал радость. Радость – это что-то вроде короткой кокаиновой оттяжки, однако счастье, по крайней мере, это более продолжительное томное чувство.
Теннесси был несчастным человеком даже тогда, когда он улыбался или смеялся во весь рот. Правда состоит в том (по крайней мере для меня), что Бланш и её создатель были равноценны друг другу; они разделяли одинаковую чувственность, одинаковую беззащитность, одинаковую вожделённость. И вдруг мне показалось, прежде чем кто-либо мог подумать и заметить это, когда он откланивался перед оглушительными возгласами, что он пятился на сцене, чтобы исчезнуть за кулисами вслед за тем же доктором, который уводил Бланш Дюбуа в сумрачные тени бесстрастия.
Трумен Капоте
Фотоколлаж Александра Росина/AlexanderRossin, журнал «Флорида-RUS».