“Акварельные строчки, в которых раздумья сплетены с философскими истинами. Маша пишет просто и настолько хорошо, что порою вязь её строчек завораживает”.
Евгений Минин
[divider]
из лучших мира этого…
Из лучших мира этого, из лучших –
на всякий случай призовёт господь
и в микроскоп, как левенгук изучит
крыло, глазок, измученную плоть.
О, бабочка души, лети и падай,
разучивай свой райский новояз
в репейнике, в крапивном пекле ада,
но не смотри из прошлого на нас.
Там время, отведённое на войны,
шагает строем и глотает дым,
там молча издевается конвойный
над смертью и бессмертием твоим.
О, бабочка души, лети и падай,
о каждом плачь, о каждом сквернословь
в руинах зацветающего сада,
обугленная, что моя любовь.
Пусть выпадет в последнее мгновенье
нам нежный трепет тела твоего,
обыкновенное земное зренье –
пройти насквозь, не видя ничего.
Страница
Мой милый, непереносим
подстрочник века.
Каких отечеств горче дым
в строке-калеке?
Язык прозрачен, как зима,
без перевода.
Когда опять тебя с ума
сведёт свобода?..
Всё в поиске живёшь, живёшь,
на ладан дышишь,
свою изысканную ложь
жуёшь и пишешь.
Осмотришься, – какая тьма,
и жизнь какая
– воистину, вокруг зима,
и век икает.
Не поминай его, прости.
Он, словно голем,
из творческой твоей горсти
ушёл на волю.
Он – прах, и прах произнесён.
Ихор струится.
Смотри, как впитывает всё
одна страница.
Одна страница бытия,
и дальше – пусто.
Там смерть твоя и жизнь твоя
тебя отпустят.
***
У поющего перехватило горло.
Плакать хочется. Глаза – сухи.
Родине с тоскою страх и гордость,
предпоследние свои грехи.
Музыка, она – необъяснима.
Вылетела, постучалась в грудь.
От неё светло невыносимо.
От неё темно, не продохнуть.
За границей смерти и отечеств,
в государстве звука и сирен
ветер человека, точно свечи,
задувает, чтобы не сгорел,
памяти лишает, расстоянья,
языка, отеческих гробов,
чтобы в мире этом просияла
поздняя сыновняя любовь.
Спросишь, что за музыка играла
больно-больно, тишину прервав.
Мёртвый мальчик выбежал из зала
в тёплый запах безымянных трав.
[divider]
Мария Маркова