Пили ли вы, читатель, в небольшой компании нано-водку? Наш гость – охотник Витя – поставил бутылку на стол и вслух проскандировал надпись на этикетке:
– «Выпущено с использованием новейших нанотехнологий».
Мы с ним познакомились на нашей свадьбе – бардесса Полюдова пришла с Витей как с женихом, чем удивила всех…
Сейчас у него по-прежнему припухшие веки, которые сильно молодят, но уже добавились седоватые имперские усы. Роскошные! Странное, рвущее взгляд зрелище – пейзаж его большого лица. Но это не главное. Главное: уже нет на нем того вдохновения, которое обещало нам… нет, не писателя, а кого-то вроде великого Торо, наблюдателя леса или другого сэнсэя природы живой.
Галстук-бабочка на шее старого кувшина пытается унести нас куда-то в сторону торжественности.
Выпив, Витя говорит по-английски две фразы: «ес, май диэ», «лэтс доу». Видно, что внутри он уже денди, сэр, сенкъюверимач.
Мы знаем и его сестру. Он – Витя Стоножко, а она – Вика Стоножко. Так вот Вика тогда, как бы невзначай, вспыхивала анекдотами по поводу бардессы нашей:
– Мужик рассказывает о своей жене: «Такая она у меня хрупкая, ручки, как хворостиночки, ножки – крошки… Как е-у, так и плачу!»
Полюдова, да была и есть такая хворостинка, но объем какой в голосе. Как говорил один физик-пятикурсник:
– Этот голос внутри больше, чем снаружи. Разворачивается, как вселенная.
Она все какие-то балахоны носила, будто занавески ухватила и завернулась. Они ее увеличивали внешне.
После анекдота про ножки-крошки Витя брал минутную паузу и все равно уплывал к бардессе. А сестре приходилось бессильно смотреть ему вслед: как они несовместимы: тот обглодыш и этот молодой тополь, гитара и ружье! А столько лет строили клан, поднимались по лестнице, облагораживали административное пространство – расставляли по нужным местам породистых дядьев-теток!
– Мой невинный, нецелованный Витька, он же никогда не разведется, он будет везти на себе все, – так говорила она нам и добавляла: – Он ее не любит, а просто хочет ее талант опекать, мол, она так сломается – ее должна подпереть семья!
Они поехали на свадьбу в город К., где тогда учился Витя. Он еще Виолу вез щедро – новую соседку родителей по площадке – познакомить с другом. Эта Виола – платье в цветочек, глазки в листочек – с сосудистым пятном на шее, но платиновая блондинка. Витя предупредил свою бардессу про родимое пятно Виолы: мол, в дороге нужно поосторожнее, если стресс – пятно у Виолы вспыхивает ярко-красным светофором, и начинается истерика…
Еще в поезде все и кончилось. Он говорил только с Виолой, Полюдова молчала вместе со своей гитарой.. Потом он позвал их в ресторан, а Полюдова завернулась еще в шаль, вдобавок к балахону. Он радостно показал всем видом: чур, я не виноват! И с Виолой ушел. Когда они вернулись, начался скандал, мучительное битье гитары. Он пытался спасти нежный инструмент, а потом сказал:
– Я думал: ты человек, хотел служить твоему таланту… Чуть меня не обманула! Еще ревновать! А ведь мы не поженились даже!
Ну, в общем, приехали. Полюдова в общежитии принялась выбрасываться с третьего этажа, Витька попросил ребят сделать все, чтобы она уехала, и ушел в тайгу. В одной рубашке. Никто не встревожился – конец августа был в том году жарким.
Когда Полюдова вернулась в Пермь, сразу позвонила родителям Вити – в два часа ночи. Отец закричал: щенок у меня сын, сволочь! Он послал Вику сначала к нам. Потом по всей Перми. На такси она исколесила весь город, и уже под утро ее навели на аспирантское общежитие. Так и есть, сидит Полюдова, обложенная аспирантками и аспирантами разных наук. Увидела Вику, добила одним вздохом сигарету, замахнула полстакана, упала на колени:
– Прости! Я же над тобой столько издевалась – хамила, могла прийти и как заору: заткнись!
Тут она принялась за старое, но с вариантами: то сама с четвертого этажа хотела прыгать, то Вику в окно пихала…
Еще к обеду позвонили из города К.:
– Витька ушел в тайгу и пропал, его весь институт ищет.
Вика помчалась опять к бардессе: там верные аспиранки две облеванных подушки замывают, а Полюдова говорит не своим голосом:
– Он волк, он зверь, он там подохнет, пусть он подохнет.
И тут Виола приходит. Полюдова взяла хлебный нож, ее, конечно, скрутили.
Еще и мы в этот миг заходим – разбежались тоже спасать талант. Нам кричат:
– Уходите, Нинка, Славка! Ой, уходите, не до вас.
Потом, лет через десять, мы с сестрой Вити встретились в одной компании. Она говорила:
– Правда, я после Полюдовой никого слушать не могу, потому что не сравнить же. Вот у мамы в редакции есть такая Вера, поет, все ее слушают, а я не могу, ухожу, это просто никак… И брат уже чужой– он на Виоле женат. Как пришел из тайги с воспалением легких, как отлежался, так со мной и не разговаривает по душам.
Удивительно, но кроме Вити у Полюдовой никого не было.
Каждый раз молодые мужские толпы, с наслаждением послушав ее концерт в универе, разбегались по быстрым радиусам, шепча: это же буря, а не стоит знакомиться с бурей – голову оторвет.
Кажется, терпеть ее могли только рыболовы и охотники, поклонники Торо, им природные стихии только подавай. После Вити она нашла другого промысловика, родила ему пятерых детей, а тот даже не дрогнул, бегает с ружьем уж не знаем по каким оставшимся чащобам, кормит семью. А она отбросила псевдоним, стала Покедовой – по мужу, 9 мая звонила нам из своих глухих чащоб:
– Мне нужен адрес «Нового мира». Я написала поэму про всех репрессированных поэтов… А теперь расскажите мне подробно, как вы провели День Победы.
– А ты как? – отпарировали мы.
– Я записывала застолье на видео – чтоб послать невестке – она поволжская немка, и уже два года в Германии. Как звонит, всегда просит: пришлите песни, которые мы все пели в застольях.
– И что вы записали?
– Всё: «Вот кто-то с горочки спустился», «Каким ты был, таким остался», «А я люблю женатого»…
На занятиях по освежеванию и выделке шкур Витю в институте охотоведческом всегда хвалили: казалось, все делал одним непрерывным движением.
Он тогда любил рассказывать дээнскую притчу о мяснике, пережившем просветление. Этот мясник делал один сложный разрез-удар, и со стороны казалось, что шкура сама падает с туши, а туша под счет раз-два распадается на куски.
В общем, институт был вскоре брошен, и компания-коммуна друзей уехала в тайгу добывать зверя. Лютые морозы, личные олени, лайки, которые спали в сугробах при минус пятидесяти, и. как ни странно, бомжи, невесть откуда выходящие к их зимовью из тайги. Там какое-то время все было хорошо, он даже у жены роды принял, дочь назвали Искра.
Но потом что-то не поделили, чудом друг друга не поубивали из карабинов и разъехались в разные стороны.
Помню, что Витя звонил нам и выговаривал:
– Вы же были старше меня – почему не предупредили, что жизнь такая тяжелая…
– Не стони, Стоножко, – вяло отбивались мы, сами выпитые жизнью.
У нас была своя тайга – дремучий город, хоть и центр; и свои бессмертные бомжи – соседи по коммуналке.
Затем Витя с женой развелся.
С новой занялся новым делом – мебелью.
Уже была рыночная эпоха, и опять у Вити оказался необыкновенный талант, хороший доход. Долетали до нас слухи, что его фирма делает персиковую мебель, что такое – до сих пор не знаем; и нам обещал недорого сделать гарнитурчик ради старого знакомства, но мы не врубились.
В пятьдесят лет он бросил вторую семью и сел писать рассказы.
Принес нам сразу целую папку! Выпив третью рюмку нано-водки, застучал по столу отнюдь не нанокулаком:
– Через девять лет и восемь месяцев у меня будет мировая слава!!!
А через сколько часов и минут – не сказал…
Давно мы уже дали зарок не браться за чтение никаких рассказов у знакомых. Однажды произошла история. Разбогатевший знакомец (пиар-технологии) пригласил нас к себе в загородный дом на выходные. Мы, конечно, всячески отбояривались, но он больно напирал на общую дружбу в юности и еще сказал, что написал рассказ и мы должны его оценить.
В общем, в субботу утром он за нами заехал на «Лексусе». Отдал рассказ у входа в бассейн, который, как шторы, окружала матовая пленка:
– Ребята, читайте, а я поплаваю, чтобы скоротать время. Что-то я волнуюсь. Потом вы тоже – у меня там для гостей полно купальников.
Мы пошли к журнальному столику плюхнулись на диван в форме огромной капли, начали читать каждый свой экземпляр.
– А знаешь, что-то есть… Тянет читать дальше.
– Но основного нет – любви к героям.
– А еще нет новизны, подтекста, юмора.
– Нужно ему сказать, что тяга дорогого стоит, что это почти готовый киносценарий…
– Но ничего отрицательного не скажем. Любой пишущий, тем более олигарх, не выносит указаний.
Мы отправились к бассейну – хвалить. Но опоздали навсегда: наш автор валялся на кромке – синий – и в руке сжимал край матовой шторы. Мы кричать – прибежали слуги, охрана. Как мы боялись, что нас обвинят! – все окружили, волками смотрят…
Вскрытие показало: ишемическая болезнь сердца.
Теперь о сестре Вити. Мы заговорили о ней, в отчаянии стараясь уклониться от Витиной папки. Мол, виделись с Викой на днях – на приеме у мэра, там были еще знаменитые многодетные семьи Перми. И одна выступила, детей вывела… Ну, тут Вика нам комментировала:
– Да, да, семья – это все, еще скажите, что Пушкин был однолюб и оплот семейственности…
– Да, да. – кивал Витя в ответ на наш рассказ, – это для нас – в общем – больная тема…
С женихом Вика познакомилась на четвертом курсе.
Он тогда еще не подозревал, что она назначила его женихом, и невинно преподавал политэкономию. Рикардо, Адам Смит – и вот уже в койке лежит, ошеломленный такой. А все дело в том, что она сидела на первом ряду и щеголяла своими красивыми руками, вся в черном, как Гамлет, и рассыпала по столу угли маникюра. Он заметался: приносил студентам показать свою коллекцию трубок, демонстрировал им кошелек в виде бульдога: «Здесь вся моя движимость и недвижимость» – ничего не помогало. Свадьба приближалась неумолимо, подобно астероиду.
Политэконом сдался. Решил пошутить перед загсом: залез под ватное одеяло и не заметил, как уснул. Его все обыскались.
Мать невесты все твердила:
– Я тебе говорила, он на тебе не женится. – И заглянула зачем-то на антресоли. – Он же без пяти минут доктор наук. Я же говорила, он не женится.
И так было сто раз. И крах уже начал прописываться отдельной строкой в паспорте Вики.
Брат вдруг заметил:
– Смотрите: кошка спит и двигается вверх-вниз.
Вика бросила в него букетом:
– Замолчи! Какая кошка – от меня жених сбежал!
Витя все-таки заглянул под одеяло – а там жених!!! Схватила невеста кошку, стала ее тискать:
– Муся, Муся, мы навсегда твои!
И любили, баловали эту Мусю много лет, но не помогло: муж сбежал.
Витя хотел сестру утешать, а она прихохатывает:
– Насилу дождалась, когда этот дундук исчезнет:
А из соседней комнаты как завизжит племянница:
– Не дундук! Сами вы!
И прилетел в проем двери изжеванный, истрепанный лев, в незапамятные веки сделанный из крепкого коричневого велюра. Он приземлился на левую разбухшую щеку, выражаясь всем видом малоцензурно: ни хрена себе… я вас так безоглядно… а вы… но если вы… такие убогие, то посмотрим…
Первый муж ушел, а власть советская вот она: переминается с копыта на копыто, хотя уже озадаченно, фыркает прямо в лицо… А что фыркать, когда полки в магазинах пустые? Пора уходить!
Но и в эти пустынные времена – холодильник полон у Вики, все время полон – бразильский растворимый кофе на столе каждый день… Мужик товарного вида из другой семьи почуял запах уюта, запрядал ушами и прибежал: напои меня. Оставил жену, сына.
Мы хорошо его тоже знали еще по общежитской поре и звали «скульптурный Валера».
Потом мы идем с внуками на карусель обозрения, с трудом узнали Валеру: товарный вид в кубе, мышцы уже вообще от макушки идут, лежит на руле «Геца» и громко шепчет: «Я больше не могу, не могу».
Вдруг сорвался молодец в командировку в Москву и сообщает: встретил свою одноклассницу, она вдова, я не вернусь.
Тут Вика, как всегда в опасный момент, стала резко хорошеть: вставила две счастливых подковы зубов, вколола ботокс и бросилась в столицу. Но когда вернулась – все лицо было в мелких мешочках. Жизнь победила ботокс.
Быстро вернулась, значит, и рассказывает:
– Открывает мне какая-то старушка с букольками. Это его Лаура, Беатриче, как там еще… Увидел меня, – достал гармошку и заиграл.
– Гармонисту за игру нужно премировочку, – рассудительно сказал брат, – коечку, периночку да лет под сотню девочку.
– По гармошке я поняла, что Валера никогда не вернется в мой салон, где разговоры о Леже, романсы, весь свет и цвет города…
Витя затрубил:
– Но-но! Горевать некогда, дел полно. Выставка твоя в Америке – столько нужно сил, еще не вся херамика запакована.
Приглашение в США у нее было уже полгода как. Почти живая у Вики керамика: все эти коты-рыбы-облака сейчас, кажется, запоют, но не хватает до гениальности последней безоглядности.
Нано-водка закончила нежное течение свое.
Не говоря худого слова, Витя раскрыл папку и начал читать.
Один человек потерял трудовую книжку. Ездит по старым работам, восстанавливает. На одной работе – старая любовь, которая его бросила… на другой – друг, который его уволил, когда стал успешным… Все клонилось к тому, что главный герой один хороший.
И стиль был яркий, но страшно было заглубляться в этот текст: ослепительно, холодно и в конце ничего в сердце не остается.
Тут помогла нам жизнь в виде Витиного мобильника с крепкозадыми вагнеровскими валькириями.
– Да, Искорка, три жены… Это нормально. У Булгакова было три… Слушай, давай судить о людях не по падениям, а по взлетам… Кто плохой? Я плохой?.. Я их заработал, чтобы писать…
Видимо, дочь крепко наседала, потому что он срочно вызвал на подмогу из прошлого то прежнее лицо свое и то прежнее обаяние:
– Искорка! Сияние мое! Вот посыплются на меня премии, я самое малое – половину буду отдавать тебе… Нет, на пленер я вас всех не могу. И почему ваш Камышовский не имеет машины? Ничего не добился. Зачем такой руководитель? Подумаешь, каждый год восемь человек в «Муху»… За десять лет – уже восемьдесят, а никто ведь не купил ему машину… Кстати, я тебе сам хотел звонить: Арик просит кофейню оформить, и там ты что-нибудь срубишь.
– У тебя что, уже третья жена? – спросили мы, когда он отключился от дочери.
– Развод – это очень просто, – махнул он рукой пресыщенно. – Это все равно, что вынести из квартиры все лишнее.
Мы смотрели сочувственно: вряд ли тебе, Витя, эти разводы просто дались…
Иначе ты не начал бы пещрить бумагу бесконечными буквами занозистого, душевынимающего, невозможного русского языка.
[divider]
Нина Горланова
Вячecлaв Букур
Пермь