ЛУЧШЕ ПЕРЕБДЕТЬ…
Отправляю сыну бандерольку с книжками, шоколадкой, орешками и прочей ерундой: в спецкомендатуре под Пружанами, куда его лукашисты упекли на 3 года «химии» за инакомыслие, тоже должно быть место маленьким радостям.
Почта – на первом этаже моей многоквартирной девятиэтажки, поэтому с почтальоншами – накоротке и даже приятельствую.
– Паспорт, пожалуйста, – делает строгое лицо девушка по имени Наташа и торопливо выписывает из документа мои данные с таким видом, словно встретились мы впервые.
– Теперь распишитесь вот здесь…
Казeнная бумаженция требует, чтобы я собственноручно заверил фразу: «Незаконных вложений нет».
Заверяю. Я уже привык к такому тотальному контролю. Оно необременительно, но обижает и унижает всякий раз. Это в обычной жизни я вроде как полноправный гражданин, а в данный момент – отец «врага народа». По крайней мере так вчера с вечера вещал по телеящику главный белорусский начальник.
По дороге домой вспомнились две почтовые истории.
Как-то в начале 70-х прошлого века вздумалось мне послать романтическую телеграмму одной прелестнице с есенинской строчкой: «Заметался пожар голубой…»
Начальник отделения связи в деревеньке Чёрное на Гомельщине дядя Коля Кардасёв, ознакомившись с текстом, порвал бланк со словами:
– Что ж ты меня под монастырь подводишь? Это ж шифровка!
Слава Богу, не настучал, куда следует…
Во второй раз уже в московском аэропорту Быково, возвращаясь с летних заработков из посeлка Ороёк, что на Колыме в Магаданской области, я протянул в почтовое окошечко бланк телеграммы следующего содержания:
«Графиня изменившимся лицом бежит пруду. Грузите апельсины бочками. Буду полдвенадцатого. Клямка.»
Поскольку на тот момент я не знал, где находится минский адресат, тогда еще никакой не редактор, а мой однокурсник и друг Саня, то ли на квартире, то ли в общаге на на Парковой, обозначил на почтовом отправлении координаты филфака Белгосуниверситета на Красноармейской, 6. Тем самым как бы скромно намекая, что знаком с русской литературой не понаслышке. В частности, с «Золотым теленком» Ильфа и Петрова.
– Это зашифрованный текст! – вернула неулыбчивая москвичка мою невинную шутку.
Но полновесный советский червонец сверх положенной оплаты моментально в пух и прах развеял ее конспирологические терзания.
Зато Сане оказалось не до шуток.
Бдительный вахтер передал телеграмму замдекана Анатолию Семеновичу.
Ленинградский КГБэшник в отставке, любивший называть студентов по имени-отчеству, призвал моего друга пред светлы очи и без обиняков задал два вопроса:
– Ты на какую разведку работаешь, Александр Маркович? Ответишь мне здесь, или сразу в «Американку»?
В шалапутно-шебутной юности многого не знаешь. А теперь, как представлю, что Саню отправляют во внутреннюю тюрьму КГБ, где почти сорок лет спустя полгода томили моего сына, якобы организовавшего массовые беспорядки по случаю президентских выборов, ставят на «растяжку», охаживают дубинкой и заставляют бегом выносить парашу по крутой лестнице… Врагу не пожелаешь.
Однако ж, пронесло: удалось убедить бывшего чекиста, что «Клямка» никакая не кличка забугорного резидента, а псевдоним в рукописном журнале «Три пера» беспечного Костика Северинца, тем летом вместо диалектологической практики махнувшего туда, где «бредут, спотыкаясь, олени».
…Наивные греки полагали, что времена меняются, мол «tempora mutantur» и всё такое… Может, они и mutantur, но бдящих меньше не становится.
Бдит государственное око денно и нощно.
А-ну как я для него – «незаконное вложение»?
Распишись, дорогой.
Сам знаешь: шаг влево, шаг вправо…
КАРПОВ
У каждого – своя память.
Его бородатый портрет – на моем рабочем столе.
Прямо перед глазами.
Учитель.
Он великодушно позволял называть себя Володей.
Хотя был старше нас на добрый десяток лет и целую войну, потому как родился в «сороковые роковые».
С неоглядной бесшабашностью рвал дистанцию академических взаимоотношений и в учебной аудитории, и на студенческих пирушках в общежитии, скидываясь «по рублю» на равных.
Филфак по-разному к этому относился: кто одобрял, кто завидовал, кто подтрунивал, а кто и постукивал «куда надо»
А ему, казалось, глубоко наплевать на внешнюю атрибутику университетских порядков.
Он совершал глупости вместе с нами.
Душа – нараспашку!
И не было в этом ни позы, ни рисовки, ни фальшивого стремления понравиться.
Эдакое кирсановское «жил-был я…» в натуре.
При этом, словно играючи, он в науке достиг докторской степени и профессорского звания, обогатив русскую филологию глубоким новаторским исследованием «Язык как система», увлек своими идеями талантливых последователей.
А попутно написал две поэтические книжки «Амальгама» и «Дао».
– Саша! Ну, зачем вам писать стихи? – искренне удивлялся ироничный до серьезности Карпов, попрекая в слабости к стихотворству молодого сочинителя. – Вы – стройный, высокий, кучерявый, в баскетбол играете… Вас и так девушки любят. Это нам с Костиком надо сильно постараться, чтобы привлечь внимание…
Примерно так же, говорят, с ним самим общался корифей мирового славяноведения, его зав.кафедрой Адам Евгеньевич Супрун:
– Володя! У вас такие блестящие перспективы в лингвистике, а вы рифмоплетствуете напропалую, – мягко укорял мэтр молодого кандидата наук. – Давайте я договорюсь об издании ваших поэтических экзерсисов, а вы под честное слово филолога перестанете охальничать рифмами…
Такой компромисс Карпова не устроил.
…Навсегда мы распрощались в зябком минском крематории.
Ну, вот, подумал я тогда, классический расклад: бренное тело – в огонь преисподней, возвышенная душа крематорским дымком – в небо, холодная горсточка пепла – близким на вечную память.
А мне – «Амальгама» с дарственной надписью-пожеланием «новых стихов и внуков, светлых мыслей и такого же неба».
И пронзительные строчки, отмеченные закладкой:
Не притворялась, что большая
жизнь,
а такою и была.
И приучала жить без жалоб
и боль считать превыше благ.
И недозволенную шалость
позволила,
махнув рукой, —
понять, что всё, что жить мешало,
и было – жизнью! И какой!
Собираю крохи воспоминаний. А они рассыпаются. Их все меньше, меньше…
Простите, Владимир Александрович…
КЕМ БЫТЬ?
Крещеный в православии, но воспитанный в атеизме никак не прибьюсь к одному из этих берегов.
Размышляю.
Если поверить Дарвину, что человек произошел от обезьяны, тогда логичными выглядят пакости и неприятности, которые он делает сам себе и своим сородичам.
Дурная наследственность!
С обезьяны – какой спрос?
А коль скоро по Священному писанию человек – Божье создание, то и поступать по отношению к себе и ближнему должен сообразно библейским заповедям.
Тут не побалуешь!
Все-таки хочется не родниться с приматами, а быть творением Божественного промысла.
Пусть себе и ответственности больше, зато благородно и возвышенно.
И потом. Откуда-то же взялись эти строчки, придумались:
ГОБЕЛЕН
Холодные звезды.
Ледяная Луна.
До дрожи неоглядная даль.
Гобелен на небесной основе.
Не спит одинокий Художник.
Зябко.
УВЕРЕННОСТЬ
— Я не умлю! – сказал Гришка.
— Что так? – усомнился дед.
— А я с бабушкой ходил в церковь и попросил у Боженьки…
ПРИОРИТЕТЫ
Телетрансляция юбилейного концерта композитора Александра Зацепина.
Оператор крупно берет в кадр ведущую Аллу Пугачеву, возле которой стеснительно и неприкаянно топчется Александр Сергеевич, юбиляр.
Потом камера крупно наезжает на сидящего в зрительном зале Максима Галкина.
За спиной эстрадного зубоскала скромно примостился русский поэт Евгений Евтушенко.
Оператор четко определяет главных героев, выделяя их в кадре.
Зацепин с Евтушенко – массовка.
Как это там, в зацепинском шлягере: «Я с тоской смотрю на бархан…»
Тьфу-ты!
На телеэкран…
СКОТНЫЙ ДВОР
Предводитель белорусов недавно сообщил, что в свободное от политических и хоккейных баталий время, он еще занимается и овцеводством.
Мол, есть в его хозяйстве небольшая домашняя ферма, где с пользой для семьи предводителя блеют овцы и бараны, давая шерсть, мясо и очень качественную органику.
Не только у меня мелькнула смутная догадка, что знаю, где эта ферма, как она называется и что за овцы с баранами там пасутся.
Не один я не удержался от очевидного сравнения с моей несчастной страной.
И только один-единственный человек написал об этом роман.
Роман называется «Скотный двор».
А зовут автора Джордж Оруэлл.
И хотя жил этот проницательный англичанин в прошлом веке, но смотрел далеко вперед и предвидел, что случится в Беларуси много лет спустя.
Его называют кто утопистом, кто фантастом, а по мне – он 100%-ный реалист.
Вот это Писатель!
ЛИСТЬЯ
Когда шуршат под ногами листья, можно ни о чем не думать, а просто идти и слушать, как шуршат под ногами листья, блаженствуя от пяток до макушки лишь потому, что шуршат под ногами листья…
Хорошо!..
[divider]
Кастусь Северинец
Витебск