Florida Russian Magazine

“Сразу после конца советской власти рассудительный Фазиль Искандер неторопливо пояснял:

— Предположим, в вашей жизни так получилось, что вы должны все время находиться в одной камере с сумасшедшим. Он вообще-то буйный — и есть только один способ держать его в более или менее безопасном состоянии: это играть с ним в шахматы. И вот вы все время с ним играете. Но тут есть своя тонкость. Если он проигрывает — он впадает в буйство. То есть надо, чтоб он выигрывал. Но в то же время нельзя, чтоб он заметил, что вы ему поддаетесь, — от этого он тоже впадает в буйство. И вы все время должны балансировать на этой тонкой грани. И вот наступает момент вашего освобождения. Вы выходите из камеры… Теперь скажите: нужен кому-нибудь этот ваш опыт игры в шахматы с сумасшедшим?”

Перед сном перечитываю книгу шотландца Шона Байтелла “Дневник книготорговца”. Это славная и остроумная книга человека, любящего своего дело. Вот маленький эпизод, который однажды зацепил меня я взялся читать всю книгу. И ни разу не разочаровался.

“В половине пятого зашёл усатый мужчина в бейсболке и спросил: “Вы что, книги продаёте?” А потом разразился громким смехом.”

Байтелл очень наблюдательный и самоироничный писатель.

…Южное плавание — тропики. Какое богатство содержания в этих словах! Какие дивные воспоминания пробуждают они! Какие счастливые часы были прожиты!

Уже одно воспоминание о чудесах такого путешествия опьяняет. В сознании возникают долгие тропические дни, когда северо-восточный пассат натянет все паруса и замрет за кормой, а часы проносятся за часами и дни за днями, о, слишком стремительно! Дни, дремлющие, зачарованные в своей волшебной красоте; дни, когда заря занимается во всем своем неподражаемом южном великолепии, а вечерние сумерки неуловимо сменяются ночной тьмой; дни, каждый из которых, как капля воды, напоминает предыдущий и, однако, отличается чем-то своим — быть может, более величественным восходом или более яркими красками заката, необычной игрой света и тени в танцующем океане, или небесами, усыпанными бисером пушистых облачков, золотистых, румяных, пурпурных узоров, более роскошных, чем прежде.

И чайка улетает в поднебесье.

И равновесие. О, страшно равновесье,

Бесстрастье страшно сердцу моему!

Это – Нина Берберова. Вспомнилась. Надеюсь, ничего не напутал. Но вы уж простите великодушно, я ведь пишу на берегу – безответственно. А вы, если еще не читали, прямо сейчас найдите ее автобиографию «Курсив мой». Прямо сейчас! Это – одна из лучших книг, написанных поэтом. Поэтессой, если угодно.

Фото, коллаж и текст Александра Росина/Alexander Rossin, журнал ««FloriДА».

Всю жизнь перечитываю Юрия Карловича Олешу. Чаще всего – его записи из книги «Ни дня без строчки». Сегодня вдруг понял: так ведь это ж – Фейсбук. Коротко, сжато, но умно и образно.

Вот, например:

• «Ходишь по городу… Сентябрь, но чисто, спокойно, жарко. И, как ни ходишь, не принимает тебя мир. Я всю жизнь куда-то шел. Ничего, думал, приду. Куда? В Париж? В Венецию? В Краков? Нет, в закат. Вот и теперь иду, уже понимая, что в закат прийти нельзя. Очевидно, это была мечта о бессмертии.

А вот и не помню, говорил ли я вам, что на берегу, у края морской пучины, лучше всего читать книги морских бродяг: Лондона, Беллинсгаузена, Гвоздёва, Конрада… Сегодня я вам представлю своих давних друзей писателей-моряков Джошуа Слокама, Фритьофа Нансена и Джека Керуака.

«…Я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний…

…На войне особенно отчётливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в ещё более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших сфер поступает приказ: взять высоту. Полк штурмует её неделю за неделей, теряя множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи приписали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 года рождения, то есть четырнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию… «Вперррёд!!!», и всё. Наконец какой то солдат или лейтенант, командир взвода, или капитан, командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: «Нельзя же гробить людей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас лишь 76 миллиметровая пушчонка! Она его не пробьёт!» Сразу же подключается политрук, СМЕРШ и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, свидетельствует: «Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе». Тотчас же заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию, и готово: «Расстрелять перед строем!» или «Отправить в штрафную роту!», что то же самое. Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом, люди. А остальные — «Вперррёд, в атаку!» «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!» А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. Поди их достань! Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа — бомба замедленного действия: она взорвётся через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных…»

Николай Заболоцкий (1903 – 1958)

Николая Заболоцкого я знаю с детства. С детства он – один из моих любимых поэтов. Рядом с Багрицким, Киплингом, Лермонтовым, Стивенсоном, переводами Маршака…

Ну, а как не полюбить этот чудный, простой и сложный мир Заболоцкого?

«Целый день стирает прачка, муж пошел за водкой. На крыльце сидит собачка с маленькой бородкой. Целый день она таращит умные глазенки, если дома кто заплачет – заскулит в сторонке».

«В Гурзуфе всю ночь голосят петухи. Здесь улица – род коридора. Здесь спит парикмахер, любитель ухи, который стрижет Черномора».

Курт Воннегут (1922 — 2007):

Мой дядя Алекс Воннегут… научил меня очень простой, но действительно важной вещи. Он говорил, что мы почему-то не замечаем, когда случается что-то хорошее. А ведь хорошее стоит того, чтобы на него обратили внимание. Он говорил не о каких-то великих свершениях, а о самых простых, повседневных вещах: когда пьешь лимонад в жаркий полдень в тенечке, или вдруг чувствуешь запах свежего хлеба из булочной, или сидишь ловишь рыбу, и тебя не волнует, поймаешь ты что-нибудь или нет, или слышишь, как где-то в соседнем доме кто-то по-настоящему классно играет на пианино. Дядя Алекс втолковывал мне, что в моменты таких прозрений обязательно надо сказать вслух и с чувством: «Как же здорово, правда?»

Жорж Сименон

Сименон – один из немногих умных и успешных людей, кто не кокетничал со своим возрастом. Он говорил о старости: «Я не понимаю, почему многие так ее стыдятся. Это привилегия, которая дается не всем. Ей надо радоваться, а не бороться с ней до последнего часа. Мне удалось осуществить свою мечту – я умру старым…»

Джек Лондон. «Мартин иден»

Раньше он, по глупости, воображал, что каждый хорошо одетый человек, не принадлежащий к рабочему сословию, обладает силой ума и утонченным чувством прекрасного. Крахмальный воротничок казался ему признаком культуры, и он еще не знал, что университетское образование и истинное знание далеко не одно и то же.

А вы ноктюрн сыграть смогли бы? Ну, ладно, не ноктюрн, так фугу или какую другую музыкальную штуковину?

А если нет флейты? И если водосточные трубы в дребезги разбиты и даже стены, к которым они были прикручены, – сплошь в провалах? Смогли бы?

Всякий раз, когда я сталкиваюсь с примером подлинного, без примесей теле или кино сенсационности, мужества, я думаю: а сам как, а самому-то не слабо ли? И не знаю, что ответить. И не знаю, как повел бы, окажись, на месте безрукого грузинского мальчика Александра Дадешкелиани, который стал известным артистом Сандро Дадешем.