Тихон проснулся и понял, что сегодня уже не уснёт. Электронные часы показывали 3:15. Рядом умиротворённо посапывала жена. Тихон огляделся. В темноте комнаты выделялся лишь бледный, наполненный лунным светом экран телевизора.
Нехотя Тихон встал с постели и принялся шарить по столу в поисках сигарет.
Эта была первая кошка на моей памяти. Наверно, были и другие раньше в нашей семье, но я помню себя лет с шести, и в это время я лежал в костнотуберкулезном санатории в Ливадии и там не видел за все время ни одной кошки. Не могу не отвлечься сразу, из чувства благодарности к этой женщине, по письму которой я и попал в этот санаторий. Когда я заболел,
«Построил я домы крепкие, города каменные,
Пирамиду воздвиг великую, и пустыню напоил.
Но кто как не ОН – звёздное небо над головой
И совесть внутри меня?»
(Из древнего папируса.)
Человек восемь было нас за столом. По третьей выпили, а кое-кто, под шумок, и четверту-пяту рванул и уже запросто макал строганину прямо в пепельницу, когда на пороге возник Иван Шаталов. Долго обивал он валенки и выбирал лед из усов и бороды, надеясь, что на него обратят внимание, но застолье увлеклось политической беседой, и Ванин приход остался незамеченным.
Александр Росин
редактор
Позвонил приятель из Нью-Йорка и рассказал занятную историю. Его знакомая по имени Алла, тоже нынче проживающая в городе Бруклин, 40 лет назад в городе Владивостоке встречалась с моряком. Любовь была настолько сильной, что они решили доверить ее судьбу морю. Написали записку, положили в бутылку, а в ней – свои адреса и, скрепив клятвой вечной любви, отправили гулять по воле волн.
Раньше писатель, даже если он писал о коллективизации, был от народа бесконечно далёк. То есть, ему народ был близок, а он народу – как ангел на небеси: верили, что где-то есть, но прилетит вряд ли.
Писатель был портретом в школьном кабинете, или тремя профилями в правом углу Литературки, или Стивеном Кингом, про которого удивительно было вдруг узнать, что он жив – потому что писатель –это почти обязательно умер.
Две по-русски болтающие девчонки хрустят мацой, сидя в немецкой машине и подпевая английской песенке по дороге на латышский праздник летнего солнцестояния. Я слышу голоса, они поют для меня, хотя вокруг нас Вавилон…
Собака – более высокоразвитое существо, чем кошка. Кошка играет сама по себе, а собаке нужен зритель – другая собака, белка, человек. Какой-то дурак сказал мне это много лет назад.
С тех пор пытаюсь примерить это к друзьям. Нинка – собака. Потому что актёрка. И зрителей собирать не надо – сами сбегутся и останутся, пока ей самой не надоест.
Мы стоим на своих продувных остановках
В жалких куртках и старых дырявых штормовках.
Наши рожи похожи на грязные свеклы,
Но мы верим: придет он – автобус наш теплый.
И, забравшись на жесткие стулья его,
Мы, как дети, уснем. Чтоб не знать ничего…
Пожилая женщина в черном платье жестом обрывает сотню голосов. Дисканты, тенора, басы.
Я дискант. Сижу на школьном стуле во втором ряду. На пятиярусных «станках» у стены – старшеклассники – тенора и басы. Нинель Давыдовна – главный дирижер концертного хора Капеллы Мальчиков – смотрит на меня.
– Встать!
Вилки и ложки кажутся добрее инструментов хирурга, потому что разделывают не нас. Столовые приборы помогают есть кашу, кислые щи, пюре из свойской картошки, похожи на скальпели и пинцеты, но заточены на вкусное дело. Когда же нас, домашних и жующих, рассматривает в лупу деятель науки, он мерещится врачом в белом халате, он будет резать и сшивать по-своему в угоду анатомической теории, а мы
Продолжение. Начало в сентябрьском номере.
Куда только не заносила нас судьба! …Мыс Дежнева, крайняя северо-восточная точка. И не только России, – всего Евразийского материка. Дух захватывает – из сотен миллионов, живущих на этой гигантской территории нет ни одного человека к северу от нас. Ни одного!
Такими словами можно суммировать названия разных видов грифов. Стерва в своем первоначальном значении – это просто падаль, все производные возникли гораздо позже. «Очищающим» – от слова греческого происхождения катарсис, Cathartes по-латыни, называют самого распространенного в Северной Америке грифа-индейку. Это большая птица
Он загнется от рака,
рака толстой кишки.
Эким боком, однако,
нам выходят стишки.
Владимир Губайловский
Все загнутся поэты –
предсказуемый факт.
Кто-то от диабета,
кто получит инфаркт.
Александр Росин
редактор
Сколько раз давал себе слово не писать банальности. Не выходит. Мир так устроен, что куда ни ступи(а ведь хотел сказать «плюнь»!) – угодишь в уже чей-то след. Мир тесен, господа. Увы и ах. История, которую кратко хочу поведать – подтверждение тому.
Году так в 85-86-м получил я по почте книжку бакинского журналиста Леонида Гольдштейна «Парад-алле». Он, как и я, знал и любил цирк и надпись, которую сделал для меня, была комплиментарной и трогательной.
Трижды в год – на Пасху, перед Новым годом, и в сезон, который по-украински называется «копать кортошку», хохлы едут домой.
Все разом, и нет силы, которая могла бы их остановить.
Стройки останавливаются, рынки испытывают временный, но ужасный кадровый дефицит, кассы Киевского вокзала работают в авральном режиме, рельсы южного направления раскалены от перегруза, проводники делают за сутки месячную кассу.
Однажды мы с Венькой нашли сберкнижки своих родителей и играли ими в номера. Я победил и наставил Веньке щелбанов.
Потом мы играли на то, у кого больше денег на сберкнижке, — и опять победил я, потому что папа с мамой три года копили на мебель, а у Веньки было только семь рублей двенадцать копеек.
Вечером Таран пригласил меня прогуляться в новых клешах. Я надел брюки клёш 20 на 23 (20 сантиметров в колене и 23 внизу), с широким поясом на двух пуговицах и горизонтально прорезанными карманами, финскую куртку «болонья» на молнии, мохеровый оранжевый шарф, восьмиугольную фуражку с пластмассовым козырьком и замшевые перчатки, приобретенные мне совсем недавно, впервые в жизни, как и всё вышеперечисленное.
У этих заметок, которые я назвал байками, есть два крупных недостатка и столько же больших достоинств.
Сначала о недостатках.
Краткая форма байки, предполагаемая жанром, не позволяет давать развернутые характеристики действующих лиц, лихо закручивать сюжет, выстраивать фабулу – словом, добросовестно делать всё то, что полагается автору серьёзного литературного произведения. Приходится мириться с тем, что получилось.
Восьмое декабря. Восемь дней прошло с той поры, как было первое число. Быстро проходит время, быстро проходит жизнь.
Семь часов одиннадцать минут – такова продолжительность дня сегодня. А жизни?
Жизнь. Что есть жизнь?
С наследником российского престола я встретился в Москве, в кофейне на Мясницкой улице. Был ясный майский день, мы расположились за столиком у окна. Месяц назад наследник прибыл из Франции, чтобы остаться на исторической родине, но ни в прессе, ни в теленовостях информации об этом не было. Он родился за рубежом
Михаил Ландер
капитан дальнего плавания
«…морю суждено было, по слепой воле обстоятельств, стать на многие годы всем моим миром, а торговому флоту – моим единственным пристанищем».
Джозеф Конрад
Я не привык сваливать свои проблемы на других, но здесь хочу сразу оправдаться. Дело в том, что тему эту навязал мне мой друг редактор «Флориды» и редактор всех моих очерков Александр Росин. На протяжении нескольких лет он буквально ножом к горлу приставал, чтобы я описал, что чувствует капитан, выводящий большой пароход из порта в море.
Кем бы ни были в годы войны эти люди, чьи истории мы вам предлагаем: фронтовиками, партизанами, узниками концлагерей, тружениками тыла или даже детьми, сегодня, спустя 65 лет, можно смело сказать, что все они были созидателями великой Победы.
[divider]
Ирина Павлова
администратор южной ветви
Confident Care of Florida
Продолжение. Начало в #05.10
Михаил Горелик
Я родился в 1921 году в Белоруссии в многодетной семье. Окончил сначала семь классов еврейской школы, а потом, в Жлобине, вечернюю школу. После этого в 1939 году меня послали в Одесское артиллерийское училище. Училище я закончил в мае 1941 года, и меня направили в 318 арт. полк, который располагался в летних лагерях под Бобруйском. Там и застала меня война.
Отступали тяжело, со страшными потерями. В боях под Москвой, после того, как погиб командир батареи, меня назначили командиром. Потом направили на Юго-Западный фронт под Харьков. Попали в котел, наши командующие армией Тимошенко и Хрущев бросили войска, улетели в Москву, а мы пробивались к своим, кто как мог.
Я за угол встану, да выберу тень,
замечу охрану, достану кистень…
Владимир Рецептер
Я вас научу, как книжонку издать –
Идете в издательство часиков в пять.
Там за угол станьте, смотрите во тьму,
Завидев издателя, мчитесь к нему.
Со страху любую издаст дребедень!
А если упрется – достаньте кистень…
Александр Росин
редактор
О том, что мы начали с февраля выпускать «Бесплатную газету» вы, конечно, знаете. Кому-то нравится, кому-то, наверное, не очень, но так-то читают, звонят, хвалят даже, говорят, продолжайте, ребята, в том же духе. Спасибо.
Это было в феврале. А в мае мы еще один журнал открыли. В интернете. Называется «Живой журнал». Как всякий нормальный журналист, связанный много лет и даже десятилетий( в этом месяце ровно 35 лет) с печатными изданиями, к интернету я относился настороженно. Поэтому поддался на предложения не сразу и с некоторым напряжением.
Нас много, и мы неизлечимо больны. У нас крепкие мышцы, но надорван спинной мозг. Мы имеем неправильные рефлексы, и никак не можем повзрослеть. Нам сорок лет, и мы рано научились читать.
Когда наши мальчики начали бриться, история сломала нас об колено.
Ту историю делали другие –те, кто уже понимал. Мы ничего понять не успели..
Андрей Росин
Dum spiro, spero
(Пока дышу – надеюсь)
«Да будут все живущие на земле счастливы!» – такими словами традиционно заканчивает свои ежевечерние дискурсы мастер Гоенка, основатель учения Випассаны, путь к просветлению, дословно, в переводе с древнеиндийского, – «обозрение себя».
Десятидневные классы Випассаны, которые я посетил уже третий раз (в ноябрьском номере «Флориды» за прошлый год я рассказал о них) за последние 8 месяцев – это глубокое погружение в себя, отказ от мирской жизни, многочасовая медитация с закрытыми глазами и полное молчание в течение девяти дней.
Михаил Ландер
капитан дальнего плавания
Майами
Если бы не внезапный телефонный звонок из Одессы, я бы не коснулся этой темы. Я вообще никогда не писал о любви. И не из ханжества. Тонкая это материя, не для меня. Всю жизнь, с самого детства, мой дом – матросский кубрик и капитанский мостик. Четыре года войны на тральщиках и десантных кораблях, а потом – бесчисленное количество самых разных судов – от небольших учебных до громадных океанских лесовозов и танкеров…
Я не знаю, как все было, когда она уходила – я был пьян. Валялся на кровати в грязных носках – просто лежал без движения, как будто меня сюда скинули с крыши.
Когда я открыл глаза – сначала один, затем постарался справиться с оставшимся – на улице пели птицы. Я лежал, прислушиваясь к чириканью за окном, пытаясь понять, о чем могли переговариваться птахи – их гвалт не казался бессмысленным.
Огромный поселок, конца-края не видно, бесконечный.
Можно идти или ехать очень долго, и вокруг все время будет этот огромный поселок.
Дома, домишки, домики, двух-, трехэтажные кирпичные дома, скромные, из серого или красного кирпича; одно- и двухэтажные покосившиеся бараки; неисчислимые, как песчинки в заброшенной детской песочнице, домики «частного сектора»;
“Протяжный скрип двери вывел Лолу из забытья. Девушка испуганно открыла глаза и инстинктивно рванулась, разглядев вошедшего. Но путы держали крепко. Лола могла лишь беспомощно наблюдать, как приближается ее мучитель.
– Боишься, – констатировал он, останавливаясь в паре футов от распятой жертвы.
Хайберт, дачное место под Ереваном. Мехо встречает в аэропорту. Везет к себе. Софья накрывает на стол. Чахохбили, лаваш, «Котайк». После – везет в Хайберт, к тете.
– Вах, бала джан…, – плачет тетя. Она обнимает меня, молчит. Мы не виделись двадцать лет. Со дня землетрясения, ровно двадцать лет.
